Когда-нибудь никогда - Анастасия Зарецкая

Не могу сказать, что мое уединение продлилось очень долго.

Потому что дверь распахнулась, еще когда я не успела отойти от окна. А за ней стоял отец. Наконец-то он, со второй попытки.

Помятый, с кругами под глазами и растрепанными волосами, в которых увеличилось число серебряных прядей. Я уже очень давно не видела его таким… неопрятным. И я даже не про те пять месяцев, когда я не видела отца в целом. Передо мной отец всегда был собранным и хладнокровным. Разве что когда ушла матушка…

– Доброе утро, дочь, – произнес он.

– Доброе утро.

«Отец» я произнести не решилась.

С прошлой осени, когда не стало Янтарной, я перестала называть отца «отцом». Вслух, по крайней мере.

– Ты ничего не хочешь у меня спросить? – поинтересовался отец.

– Может быть, сначала ты?

Нас разделяла почти вся длина моей комнаты, а это около четырех метров (не настолько впечатляющее расстояние)

Но я все равно слышала каждую интонацию, каждый подтон сказанных отцом слов. И мне они не нравились. Хотя бы потому, что отец говорил с невероятной усталостью. Никакого удивления, никакой злости, – только безмерное равнодушие, океан, по которому не пробежит ни одна волна. Ещё немного, и можно утонуть. К счастью, плавать я давно научилась.

– Что ж, – спорить я не стала. – Как поживает домовой?

– От меня твой домовой прячется. Но Милана нашла с ним общий язык.

Вот же!.. Предатель. Не то чтобы мы с домовым были хорошими приятелями, но всегда взаимно уважали друг друга. А если он принял нового человека в этот дом, значит ли, что домовой перестал меня уважать? Или это значит, что и я должна уважать Милану? Плохих человек домовой прогоняет…

– Хорошо, – заметила я все же. – У меня вопросы закончились.

Отец кивнул.

Я ждала, пока он спросит, что я здесь забыла. Я даже почти слышала этот вопрос, он звенел у меня в ушах, вот только отец все молчал… А потом с его губ сорвалось:

– Как учеба?

– Сессию закрыла.

– Удовлетворительно?

– Хорошо.

Отец не говорил ничего по поводу моего выбора профессии, не осуждал, но и не поддерживал. Он позволил мне полностью распоряжаться своей судьбой так, как хочу я, словно моя жизнь совсем его не касалась. Так что я не знала, зачем он сейчас это спрашивает. Для приличия?.. Потому что и спросить-то больше нечего?..

За эти пять месяцев мы общались всего раза три, и все эти три раза наше общения представляло собой пару сообщений – причем разговор всегда прекращал отец, не отвечая на мое последнее сообщение. Впрочем, начинал его тоже он.

Почти полгода я не слышала голос отца.

Но разве я могла его забыть?..

В этом, пожалуй, заключалась очередная моя проблема – я хорошо помнила слишком многое, чтобы так просто оставить это позади.

– Надолго?

– До конца недели. – Сегодня был понедельник. – Надеюсь, я не слишком вам помешаю. Если ты против, чтобы я жила здесь, можешь сказать сейчас – я уйду.

Я не выдержала (хотя уходить мне было абсолютно некуда).

Мы наконец-то приблизились к главному, сути разговора, и теперь, мне казалось, я не успокоюсь, пока не выясню, как же так получилось, что здесь живет Милана.

– Живи, – отозвался отец. – Это и твоя квартира тоже. – А потом без всяких переходов добавил: – Милана приглашает тебя на завтрак.

Я видела, как отец тянется к ручке, чтобы вновь скрыться.

И, оставив все хитрости позади, спросила прямо:

– Почему Милана живет здесь?

– Это было наше обоюдное решение.

– Почему ты не сообщил об этом раньше?

– Это каким-то образом поменяло бы твою жизнь?

– Я знаю, что вы давно знакомы. Так почему только сейчас? Потому что нет меня?

– Потому что нет тебя, – согласился отец. И прежде, чем тихо-тихо закрыть за собой дверь, заметил: – В следующий раз, когда будешь утверждать, что вопросов у тебя не осталось, хорошо подумай.

Неделя обещала быть сложной.

Но, хотя ничто мне не мешало прямо сейчас уехать обратно на вокзал, просидеть там от нескольких часов до суток и вернуться в общежитие, никуда возвращаться я не собиралась.

Отец верно сказал – моя квартира тоже.

На целую одну треть…

Сначала я не хотела принимать радушное приглашение Миланы. Я не была голодна (хотя не ела почти сутки), зато была расстроена. И мне было боязно увидеть рядом Милану и отца. А вдруг между ними действительно есть эмоциональная привязка? А я обязательно ее разгляжу, я стала гораздо лучше разбираться в человеческих чувствах. Мне ведь в таком случае будет еще больнее – видеть, что отец может что-то чувствовать после всего того равнодушия, что я испытала на себе.

Но, тем не менее, я пошла.

Весной мне исполнится девятнадцать. Период подростковых бунтов уже прошел. И теперь я изо всех сил стараюсь не отпускать взгляд, а смотреть в ответ.

Отец сидел лицом к окну, – он сидел так всегда, когда нам везло есть вместе. Милана – напротив отца, на том месте, которое обычно занимала я.

Я села сбоку.

И даже порадовалась, что напротив нет того, кто разглядывал бы меня в упор.

Как оказалось, Милана умела вполне неплохо (и при этом очень быстро) готовить. Пока я пыталась согреться и вытащить что-то из отца, Милана успела приготовить панкейки. Они стояли в центре стола, покрытые медом, а я все пыталась вспомнить, когда в последний раз видела на этом столе домашнюю еду сложнее супчиков, состоящих из всех продуктов, что только есть в холодильнике, и каш со всеми видами тушенки и бобовых.

Вот только есть никто не ел.

И говорить никто не говорил.

Передо мной остывала чашка кофе с молоком, а я уже тысячу лет не пила кофе с молоком. И даже когда жила здесь. Молоко портилось слишком быстро для того, чтобы я успела его выпивать, а перспектива выкидывать наполовину полные коробки меня не радовала.

Я все же взяла чашку в руки и сделала глоток.

Оказалось к тому же, что в кофе добавлен сироп – кажется, кленовый. Он предавал кофе вкус теплой осени, и я отпила еще немного.

Тогда встрепенулась Милана.

Она широко улыбнулась – ровный ряд белых зубов, будто и вправду лисичий – и произнесла:

– Думаю, мы неправильно начали наше знакомство. Давай попробуем заново. Итак, мое имя – Ильченко Милана, мне тридцать шесть лет. Я родилась в Москве, там же когда-то успела поработать в следственном комитете черномагического ковена. Впрочем, начальство там специфическое, мы не сошлись во мнениях, поэтому в двадцать семь лет, когда меня пригласили во Францию, я согласилась поработать в этой чудесной стране, в одном небольшом городке, навряд ли ты его знаешь. Застряла почти на пять лет. Но потом я понадобилась здесь, на одном веселом задании по поимке преступника, – так мы и познакомились с твоим отцом, он тоже входил в нашу группу.