На пути "Тайфуна". А теперь на Запад - Александр Калмыков

Поначалу я немного опасался, что раненые начнут на меня косо смотреть из-за того, что мне одному выделили целую комнату. Насколько я помнил, в начале войны еще не было практики отдельных «гвардейских» или «геройских» палат. Но к счастью, все восприняли это как должное, тем более что после окончания немецкого наступления поток раненых уже схлынул. Многих из них уже отправили в тыловые госпитали, и места здесь хватало. Вопросов «почему» и «зачем» никто не задавал. Раз ко мне приставили сержанта госбезопасности, неотлучно следовавшую за мной везде, за исключением разве что туалета, значит, имеют место секреты, которые посторонним знать не положено.

С сержантом, которую звали Наташа Ландышева, мы быстро подружились. Называть ее по имени я, правда, не решался, все-таки она была при исполнении, и предпочитал говорить «товарищ Ландышева», тем более что фамилия у нее такая красивая. Раньше я и не задумывался, сколько новых оттенков в общении помогает выразить звание девушки-военнослужащей. Если сказать «товарищ сержант госбезопасности», это будет звучать очень официально и даже грозно. А вот если с ней поругаться, то можно назвать ее «товарищ сержант», или даже просто «сержант», чтобы дать понять свое неудовольствие.

К счастью, ссориться с ней мне ни разу не пришлось. Мы только однажды немного поспорили, когда я попросил принести полевой устав «ПУ-41». До сих пор, пока я находился в действующей армии, меня больше интересовали наставления по фортификации. Но теперь, когда появилось свободное время, можно было приступить и к тщательному изучению уставов. Все необходимые книги Ландышева обычно быстро доставала, но на этот раз вернулась ни с чем, заявив, что такого устава не существует. Но я точно знал, что после обобщения опыта, полученного в Финской войне, а также по итогам военных действий в Западной Европе, был разработан новый устав. И случилось это как раз в сорок первом году. Отчаявшись убедить упрямую сержантшу, я уже засомневался, в ту ли реальность попал, пока наконец она не получила от своего руководства подробные разъяснения. Оказывается, я был прав, но не совсем. Перед самой войной была подготовлена новая редакция устава, которую назвали «ПУ-39 в ред. 41». Ее собирались утвердить двадцать пятого июня, но естественно, после начала войны уже было не до того, хотя небольшое количество экземпляров все-таки успели отпечатать и отправить в войска.

Впрочем, кое-кого сержант Ландышева все-таки доводила до белого каления. Если я сидел с карандашом и листком бумаги, то прежде чем впустить в палату лечащий персонал, она сначала ждала, пока я спрячу все записи в сейф, а потом отмечала вошедших в журнале посещений. Исключения при этом не делались даже для ординатора, что постоянно вызывало вполне законно брюзжание со стороны врачей. Впрочем, кроме как вести свой журнал, делать Ландышевой было решительно нечего, так что ее тоже можно понять. Все ее обязанности сводились к тому, чтобы весь день сидеть рядом со мной. Вечером она ставила в коридоре кушетку поперек двери, ведущей в мою палату, даже во сне продолжая свой нелегкий труд по охране секретного объекта. Когда ей нужно было отправить ежедневный отчет или что-нибудь достать по моей просьбе, то она просто запирала меня в комнате, повесив снаружи висячий замок. Я все равно уже выздоравливал, и поэтому мог смело обойтись некоторое время без врачебной помощи.

Вообще, будь моя воля, я бы уже покинул госпиталь. Но хотя жар у меня спал, а небольшие раны на плечах и спине уже зарубцевались, врачи меня пока не отпускали. Ну что же, по крайней мере, появилось время для размышлений. Жаль только, что подходящих собеседников у меня не было. Майора Козлова врачи, несмотря на все усилия, удержать не смогли. Он заявил им, что почувствовал себя лучше и долечится дальше в своей медсанчасти. Уже на следующее утро после нашего разговора майор поспешно уехал. На прощание он попытался пошутить, чтобы подбодрить меня:

– Возвращайтесь скорее, товарищ Соколов. Тем более что во время обстрела, когда меня ранили, ваш подарок сгорел. Так что теперь вы должны достать мне новый автомобиль. Кстати, а что означает его название? Теперь наши водители все трофейные машины обзывают «Жипами».

Я проводил своего комполка до выхода и сочувственно посмотрел ему вслед. Несмотря на то что дивизию вывели в тыл, дел для командиров всех уровней сейчас хватало. Надо приводить в порядок все имущество, ремонтировать оружие, выбивать из тыловиков новое обмундирование и обувь. Не сомневаюсь, что прибыв в часть, майор не останется в медпункте, а займется своими обязанностями.

Еще мне очень не хватало Авдеева, хотя бы для того, чтобы помогать мне одеваться или бриться. Хотя я и мог свободно двигать руками, но все-таки старался не делать резких движений, чтобы швы не разошлись. Вот тут-то ординарец был мне очень нужен. В первый же день, когда я очнулся, то попросил сержанта прислать ко мне Авдеева, однако в больнице его не оказалось. Проверив журнал посещений, Ландышева подтвердила, что мой ординарец здесь ни разу не появлялся. Пока она листала страницы, я подсмотрел через ее плечо списки посетителей и заметил слово «генерал», правда, фамилию разглядеть не успел.

– Интересно, это Кончиц приходил, – подумал я вслух. – Но он же пока еще комбриг.

– Кто это был, я вам сказать не могу, – отрезала Ландышева, захлопнув свой драгоценный журнал, – так как на этот счет у меня нет соответствующей инструкции. Но вашему начдиву действительно недавно присвоили звание генерал-майора.

Ну что же, можно за него порадоваться. В новой системе званий не было предусмотрено звание бригадного генерала, которое соответствовало бы комбригу. Поэтому после переаттестации большинство комбригов становились полковниками. Придумана такая система, вероятно, для того, чтобы уменьшить количество генералов. Цель, безусловно, правильная, но многие хорошие командиры были этим очень обижены.

Прояснив ситуацию со своим местонахождением и выяснив все текущие вопросы, я потребовал рассказать о ситуации на фронте. Умница Ландышева уже приготовила мне сводки Информбюро за последние дни, и даже все отметила на карте.

Обстановка на фронте оставалась стабильной, что не могло не радовать. А то, что я к этому очень даже причастен, радовало меня вдвойне. Значит, не зря артефакт выбрал именно меня из миллионов людей.

Вспомнив о причине своего появления в этом мире, я выписал в блокнот все, что Куликов когда-то рассказывал мне об артефакте, и попытался проанализировать информацию. До этого, весь предыдущий месяц, все мысли у меня были заняты только войной. Свободное время, которого у меня и так было немного, я посвящал попыткам вспомнить еще какие-нибудь важные сведения, а загадка моего появления в прошлом отступила на второй план.

И вот, внимательно просмотрев записи, я заметил один странный момент, на который раньше не обращал внимания. А собственно говоря, почему этот предмет не выбрал себе попаданца где-нибудь в Москве? Ведь его же активировали именно там. Неважно, где именно – прямо в Кремле или же в подземном измайловском бункере. В таком большом городе легко можно было найти и профессоров истории, и военных теоретиков, и вообще специалистов широкого профиля.

Значит, приходим к выводу, что маленькая коробочка, которая попала в руки к Сталину, это лишь своеобразный пульт дистанционного управления, а основной агрегат остался совсем в другом месте, а именно там, где я совершил переход. Может даже в той самой церкви, где он хранился после Смуты, но это маловероятно. Как Куликов мне объяснял, изначально шкатулка Велеса была найдена где-то здесь, в древнем языческом капище. Но про второй артефакт в летописях ничего не говорилось, а значит, в четырнадцатом веке его или не нашли, или оставили без внимания, и он лежит себе где-нибудь в болоте.