Витамины для черта - Вера Колочкова

— Свет, ну что ты такое говоришь, господи… — растерялась вдруг Ася и не нашлась даже, как ей ответить правильно, как объяснить дочери, что она вовсе, вовсе не права в отношении Жанночки. Вдруг подевались куда–то все нужные и важные слова, и вдруг так жалко себя опять стало, хоть плачь… Но плакать она не стала, конечно. Нельзя было ей сейчас плакать. Не тот случай. Надо было изо всех сил сейчас доказать дочери как раз обратное. И потому, проглотив торопливо слезный комок и спешно придя в себя, она проговорила сердито, придав голосу побольше материнской строгости и чуть–чуть, может, скорбности даже: - Ты сама–то хоть понимаешь, что говоришь, дочь? Какая такая владычица? А я что, рабыня, выходит? Тоже, сделала из меня Изауру! Смешно даже. Детский сад какой–то, ей богу… И где ты видела, чтобы хозяева рабам так жить помогали? Они же столько всего хорошего для нас делают! Да если б не Жанна с Левушкой, мы бы давно, давно уже пропали!

— И ничего бы не пропали… — буркнула тихо Света, с досадой поглядев на мать. — С чего бы это мы вдруг пропали–то?

— Да? А как, по–твоему, Пашка в институт бы поступил? На какие такие средства я бы его учить стала, если б не Левушка? Да он давно бы уже в армию загремел! Сейчас сидели б с тобой, пригорюнившись, в ожидании всяких военных событий да страхов–горестей. Нет уж, не хочу быть солдатской матерью. Не по силам это мне. А ты? Ты бы во что была одета, если б не Жанночка? В противные китайские шмотки? Да ты выглядишь всегда, как модель! Прямо глаз мой материнский на тебя не нарадуется! Надо просто учиться быть благодарной, Света! И все! И уметь отдавать себе отчет, откуда и что берется! И вообще, не ожидала я от тебя такого…

— Мам, ну причем здесь шмотки…

Отставив сковородку с недожаренными сырниками в сторону, Света резко дернула за рычажок, отключив голубое пламя, мирно льющееся из газовой конфорки, и уселась за кухонный стол напротив матери. Сложив перед собой руки и нервно сплетя пальцы, она вздохнула и продолжила решительно:

— Мам, не пойду я больше с тетей Жанной ни на какой шопинг! Ну их, эти ее шмотки! Вот хоть убей меня, не пойду!

— Это еще почему? Ты что, Свет… — испуганно пролепетала Ася. – И не думай даже о таком! Она же от души тебя одевает! И вообще — ты страшно обидишь человека…

— От души? Это тетя Жанна – от души? Да не смеши меня, мам!

— А как тогда?

— Ну, уж не знаю как, только не от души! Понимаешь, мне и не объяснить этого так вот с ходу… А только не хочу больше, и все. Внутри у меня что–то сопротивляться начало этому надо мной человеческому насилию.

— Да в чем, в чем насилие–то, Светочка? Тебя одевают! О тебе заботятся! Хотят, чтоб ты хорошо выглядела! А ты – насилие…

— Да. Именно насилие, мам. Она же вертит меня на этих шопингах, будто я кукла неживая! Хоть раз бы поинтересовалась, нравятся мне эти тряпки или нет!

— Ну, знаешь! Дареному коню в зубы не смотрят!

— Ну да, все так, конечно! А только от этого коня почему–то подальше держаться хочется! Такое чувство иногда возникает, что она меня не одаривает, а наоборот, отбирает у меня что…

— Господи, Свет, опомнись! Ну что, что она такое может у тебя отобрать? И сама не понимаешь, что говоришь!

— Нет, я понимаю, мам. Только объяснить не могу. Я только чувство могу свое объяснить.

— Ну, так объясни!

— Ой, как бы это словами сказать…

Света задумалась, смотрела куда–то мимо матери, наморщив лоб. Потом, будто решившись, произнесла на одном только выдохе:

— Она будто вселяется в меня в этот момент, мамочка, понимаешь? И живет мной. Будто я – это и не я уже, а одна только сплошная тетя Жанна. А меня будто и нет совсем!

— Господи, чушь какая…

— Нет, мам, не чушь! Не чушь! Вот когда она на себя что–нибудь в этих дорогущих бутиках подбирает, это еще туда–сюда, этот спектакль у нас нормально проходит. Хотя на ее фигуру шмотки подбирать – это же история целая. На ней все, что ни надень, как на корове седло смотрится… В общем, она примеряет на себя одно, другое, третье, потом психует и за меня берется. Вернее, за вещи, которые мне купить хочет. И ты бы видела ее в этот момент, мамочка! Это не рассказать, это действительно видеть надо! Как она эти вещи трогает, как в руки берет, каким у нее при этом сумасшедшим вожделением глаза горят! Такое чувство, что меня в этот момент и рядом–то нет. Да что меня – как будто вообще никого в магазине нет! Только она и эти модные тряпочки, на худую да стройную фигуру пошитые. Мне поначалу даже смешно было. Представляешь, наша довольно внушительных размеров, отрешившаяся вмиг от всего земного тетечка Жанночка - и в окружении маленьких модных тряпочек…И она их глазами вожделеет, и набирает, набирает целую охапку! А потом ведет меня в примерочную и напяливать их заставляет. И опять у меня при этом такое чувство мерзкое, что это и не я вовсе. Что нет меня, не существую в природе. Что это не я их напяливаю на себя, а она… А потом наступает третье действие этого спектакля, мамочка! Самое отвратительное! Она берет меня за руку и выводит из примерочной на обозрение. И опять у нее глаза диким каким–то восторгом горят, и она смотрит на всех будто торжествующе - вот, смотрите, красота какая! А однажды даже взяла и оговорилась. Вывела меня и спрашивает у продавщицы кокетливо: «Ну, и как я выгляжу?» А потом опомнилась и поправилась быстренько: «Ой, то есть мы, мы выглядим…»

— Свет, а ты не преувеличиваешь? Как–то странно все это…

— Не, мам. Не преувеличиваю. Говорю же – мне и самой поначалу смешно было. А потом поняла вдруг – не хочу больше. Не могу…

— Да почему, почему? Если даже все и так, как ты говоришь…Тебе что, подыграть трудно? Подумаешь, не спросили ее! Жанна, она вообще такая…

— А зачем, мама? Зачем подыгрывать, если я не хочу?

— Да затем, что я никогда и ни при каких раскладах не смогу купить тебе эти шмотки! Ты знаешь, сколько они стоят? Это же бешеные просто деньги!

— Да и не надо, мам! Я их все равно не люблю! И не ношу практически. Не могу я их носить. Такое чувство, будто в обмен на эти тряпочки меня сильно пощипали–уменьшили. Будто отрывали каждый раз по маленькому кусочку что–то только мое, очень ценное и необходимое, какое–то мое потайное внутреннее, которое ни при каких условиях и трогать–то нельзя! Потому что оно мое и только мое, это внутреннее. И никому права не дано… Вот как будто обокрали меня, или обманули в чем! Или изнасиловали…

— О господи, дочь! Не пугай меня! Я понимаю, что ты девочка тонкая да впечатлительная, но не до такой же степени! Надумала себе бог знает чего…Да Жанночка тебя без ума же любит!

— Ну да, любит! Конечно же, любит! Послушную куклу она в моем образе любит, а не меня! С таким же успехом она могла бы за собой манекен по этим проклятым магазинам таскать! Хотя какой манекен – от него ничего и не отщипнешь, и не переселишься в него глазами так запросто…Живая же кукла намного интереснее! В общем, мамочка, я не кукла. Я человек. И ни капельки от себя отдавать не хочу. Не пойду я больше с ней никуда. Так можешь ей и сказать. И тебе не советую за ними дерьмо ночами убирать, пока они дрыхнут! Унизительно все это, мама…Унизительно и страшно даже…