Королевский гамбит - Джон Мэддокс Робертс

Большая палата Сената была почти пуста, и каждый звук прокатывался по ней громким эхом. Лишь в первом ряду скамей сидели двое моих коллег по Комиссии троих, а также служащий в Сенате в роли секретаря вольноотпущенник Юний. Как обычно, возле него громоздилась гора восковых дощечек, а из-за уха торчал кончик бронзового стиля.

— Куда это ты запропастился? — воскликнул Рутилий, отвечавший за район правого берега Тибра, человек осторожный и строго чтивший общепринятые правила. — Мы уже ждем тебя битых два часа.

— Я был в храме Юпитера. Приносил жертву громовержцу. После этого изучал обстоятельства, связанные с совершенным в моем районе убийством. Откуда мне было знать об этом экстренном совещании? Что, собственно говоря, такого произошло, ради чего я так срочно понадобился?

— Что за убийство ты расследуешь, коллега? — не обращая внимания на мой вопрос, поинтересовался Опимий, ответственный за Авентинский, Палатинский и Целийский районы. То был человек надменного нрава и непомерного тщеславия, однако обретший скверный конец спустя несколько лет.

— Сегодня утром был найден задушенным бывший гладиатор. А почему тебя, собственно говоря, это интересует?

— О, оставь ты в покое хотя бы на время своих оборванцев, — брезгливо поморщился Рутилий. — По крайней мере, сейчас, когда есть дела поважнее. Дела, которые требуют неотложного внимания. Слыхал ли ты о пожаре неподалеку от Цирка?

— Да, все сегодня о нем только и говорят, — ответил я несколько раздраженно. — Но мы же с вами полиция, а не пожарные. Поэтому не нам с ним и разбираться.

— Видишь ли, дело в том, что пожар ни с того ни с сего вспыхнуть не может. Тем более что случилось это в одном из хранилищ, что стоят на берегу реки. Налицо все признаки поджога.

Возмущение, которое Опимий вкладывал в каждое произнесенное им слово, могло предназначаться только самому страшному для римлян преступнику. А таковым являлся только поджигатель. Даже изменники заслуживали гораздо большего снисхождения. Впрочем, дело и впрямь принимало серьезный оборот.

— Итак, я весь внимание.

— Огонь, безусловно, возник в моем районе, — продолжал Опимий. — Однако владелец загоревшегося склада жил в Субуре.

— Жил?

— Именно. Посыльный, который отправился сообщить ему о пожаре, обнаружил, что он мертв, — заколот у себя в доме.

— Довольно странное обстоятельство, не правда ли? — подхватил Рутилий. — Кстати, Юний, не помнишь, часом, как его звали?

Секретарь заглянул в одну из своих табличек:

— Парамед, азиатский грек из Антиохии.

— Минуточку, — вступил я в разговор, почувствовав возможность перенести ответственность на кого-нибудь другого. — Если речь идет о чужестранце, то данный случай, несомненно, подлежит рассмотрению претора иностранных дел.

— Увы, боюсь, с этим могут возникнуть определенные сложности, — заметил Опимий, взволнованно всплеснув руками. — Видишь ли, дело чрезвычайно тонкое, я бы даже сказал, деликатное.

— Необходимо, — добавил Рутилий, — чтобы расследование велось на самом низком уровне, дабы не привлекать к нему лишнего внимания общественности.

Теперь для меня стало совершенно очевидным, что в этот день не только мы собрались на чрезвычайное заседание. Наверняка с самого раннего утра подобные яростные дискуссии уже разразились и в других комиссиях.

— Но кому могло понадобиться таким образом заметать следы?

— Здесь замешана политика, — пояснил Рутилий. — Этот Парамед, или как там его зовут, не просто торговал чужеземным вином, как могло бы показаться на первый взгляд. Насколько я понимаю, он был связан с понтийским царем.

А вот это обстоятельство действительно заслуживало самого пристального внимания. Старый Митридат уже на протяжении долгих лет был занозой в теле римского государства.

— Я полагаю, за убитым последнее время велось наблюдение. Мне надо знать, кто его осуществлял? Если отныне дело придется вести мне, то я попрошу передать мне все рапорты и документы, составленные чиновником, который вел слежку.

— Ну, — начал Опимий, и по его интонации я приготовился услышать не самые лучшие для меня сведения. — Боюсь, что из соображений… э… государственной безопасности все документы засекречены. Они скреплены печатью Сената и хранятся в храме Весты.

— Ты шутишь? — не сдержался я. — Неужели ты и впрямь полагаешь, что я возьмусь за расследование дела, важные обстоятельства которого будут от меня заведомо утаиваться?

Казалось, мое возмущение не произвело на коллег никакого впечатления. Во всяком случае, они дружно уставились в потолок курии и продолжали с завидным упорством таращить на него взгляды, будто обнаружили на нем нечто гораздо более интересное, нежели поставленный мною вопрос. Итак, от меня требовалось провести формальное расследование, не докапываясь до сути. Государственная безопасность! Все ясно. Под угрозу поставлена репутация высоких сановников. И ради того, чтобы ее спасти, один из рядовых членов правительства должен разгребать дерьмо, причем делать это в темной комнате, заведомо прикрыв за собой дверь.

— Наш долг — служить Сенату и гражданам Рима, — произнес Рутилий, когда я немного успокоился.

— Верно, — согласился я. — Ну хорошо, Юний. Но могу ли хоть что-нибудь узнать из того, что уже известно?

— Означенный Парамед из Антиохии, — забубнил секретарь монотонным голосом, — торговал заморским вином и оливковым маслом. Ему принадлежал большой, ныне сгоревший склад на берегу, у Цирка.

— Минуточку, — вмешался я, воспользовавшись мгновением молчания, пока говоривший переводил дух. — Если он был иностранцем, то ему не могла принадлежать какая-либо собственность сполна. Кто из местных граждан был его компаньоном?

— Я об этом как раз и собирался сообщить, — фыркнул Юний. — Для прикрытия своего дела Парамед использовал имя партнера, каковым был Сергий Павел, вольноотпущенник.

Ага, это уже интересно. Человек, имя которого Юний только что произнес так небрежно, был одним из четырех или пяти наиболее богатых людей Рима. Некогда он был рабом у прославленной семьи и дослужился до должности управляющего. После смерти хозяина он получил свободу вместе с довольно значительной суммой денег. Благодаря столь щедрому наследству и богатому опыту он сделал много выгодных вложений. На сегодняшний день ему принадлежало столько ферм, кораблей, лавок и рабов, что оценить размер его благосостояния не представлялось возможным. И уступал он в этом разве что военачальнику Марку Лицинию Крассу, который был богат, как сам фараон.

— Но почему такой денежный мешок, как Павел, вдруг стал партнером какого-то безвестного греческого купца? — громко изумился я.

— Да потому, что если такой хапуга, как Сергий Павел, захочет нагреть себе руки, для него все средства хороши, — презрительно заметил низкородный выскочка Опимий, со снобизмом, с которым не могла соперничать ни патрицианская, ни плебейская знать.