Маэстро - Наталья Венгерова

– Не правда ли, Джузеппе? – это было уже достаточно громко, чтобы разрушить волшебство. Верди скорчил гримасу. Его всегда раздражало, когда музыку прерывали.

– В третьей сцене второго акта флейта всегда запаздывала. В пятой сцене дирижер постоянно не попадал в такт, размахивая руками, как ветряная мельница. И я бы уволил контрабас…

Под натиском взглядов своих спутников ему пришлось ретироваться:

– Ради приличия вынужден признать, что все отмеченное выше можно легко простить за волшебство голоса синьорины Стреппони, – закончил он.

Маргарита и Темистокле обменялись многозначительными взглядами, и все трое продолжили свой путь.

Толпа, поджидавшая у служебного входа в театр, взорвалась воплями восторга. Поклонники пришли в неистовство при виде Джузеппины Стреппони, степенно направляющейся от здания к карете. Аплодисменты, цветы, комплименты. Она великолепна, ее наряд сверкает роскошью, ее улыбка обворожительна.

Но стоило дверце кареты закрыть Джузеппину от посторонних глаз, и лицо ее мгновенно изменилось. Радость сменили усталость и мрачность. Карета тронулась с места. Она сделала глубокий вдох, прикрывая шею руками. Ей было больно глотать, из ее груди вырвался стон.

Через несколько секунд карета снова остановилась. Дверь открылась, в экипаж забрался седовласый худощавый мужчина лет пятидесяти и сел напротив Джузеппины. Одет он был вполне на джентльменский манер, но не очень богато. Добрые голубые глаза на вытянутом лице странно диссонировали с тонкой линией рта, изогнутой в чрезмерной асимметрии. Это был секретарь и помощник Джузеппины, приставленный к ней по настоянию Мерелли, того самого, который, со слов Солеры, охранял ее, как принцессу в замке. Приставлен он был, как догадывалась Джузеппина, не только в помощь, но и для слежки. Так или иначе, работу он свою выполнял кропотливо и достойно. Звали его Саверио, фамилия Джузеппину никогда не интересовала.

Когда Саверио открыл дверцу кареты, облик Джузеппины вновь поменялся. Никто бы не заподозрил, что у нее что-то болит. Ее руки лежали на коленях, а лицо не выражало ничего, кроме спокойствия. Холодно и формально поприветствовав Саверио, она устремила взгляд в окно. Карета вновь покатилась по мостовой.

– Осмелюсь заметить, выступление было великолепно! – учтиво и искренне произнес Саверио.

Комплимент остался незамеченным, Джузеппина задумчиво следила за меняющимся пейзажем в окне.

– Завтра? – произнесла она.

– Знакомство с юным композитором Верди в десять. После этого синьор Ланари ждет вас на обед. Репетиция перенесена на четыре. И синьор Мерелли шлет свои извинения. Он совершенно опустошен тем, что не сможет увидеть вас раньше пятницы.

– Кто он, этот Верди? Солера утверждает, что он гений, которому суждено сиять ярче могущественного Россини.

Саверио хорошо знал свою госпожу и был готов к вопросу. О Верди он разузнал все, что мог, как только его имя появилось в расписании синьорины.

– Сын трактирщика из Буссето, – начал он. Джузеппина наконец удостоила секретаря взглядом. В глазах ее читалось искреннее удивление. Довольный ее реакцией Саверио улыбнулся и продолжил:

– Судя по всему, довольно талантлив. Официальный оплачиваемый органист своего города в возрасте восьми лет! А к двадцати годам он уже стал директором Филармонического общества Буссето. Счастливо или мудро женат на дочери своего покровителя.

– Покровителя? – ее удивление сменилось сарказмом.

– Антонио Барецци, успешный оптовый бакалейщик и маниакальный любитель музыки. Он взял на себя опеку над Верди с раннего детства, оплачивал его образование и, говорят, до сих пор покрывает его расходы.

Джузеппина утомленно вздохнула и вновь повернулась к окну.

– Сын трактирщика из Буссето… Я предполагаю, что синьор Верди не должен злоупотребить более чем двадцатью минутами моего времени, – промолвила она. Саверио кивнул, задачу он понял. Остаток пути до дома они провели в тишине. Синьорина Стреппони не любила ненужной болтовни, Саверио знал и это.

На Милан опустилась ночь. В те времена большие города еще умели спать, и ночь приносила с собой покой и тишину, давая горожанам такую долгожданную к вечеру передышку. Но Джузеппе Верди уснуть не мог. В отблесках свечи он сидел в своей крошечной гостиной, накинув пиджак на ночную рубаху, и перебирал клавиши спинета. Он не нажимал их достаточно, чтобы запела струна, но прекрасно слышал, какой звук родился бы из-под его пальцев. Джузеппе закрыл глаза, и только для него комната наполнилась щемяще трогательным дуэтом скрипки и фортепиано. Еще один пассаж, и флейты вступили трелью испуганных птиц. Мелодия дышала вместе с ним, и он уже не чувствовал своего тела. Вступление духовых, его сердце бьется в ритм с аккордами, но не оркестр подчинен пульсу – музыка диктует темп сердцу.

Дверь за его спиной со скрипом приоткрылась. Джузеппе этого не услышал. Кутаясь в ночной халат, в комнату вошла заспанная Маргарита. Для нее тишину ночи нарушало только потрескивание пламени свечи, дрожащего под прерывистым дыханием мужа. Но она знала: сейчас там, в его внутреннем мире, творится волшебство. Несмотря на то что ей никогда не будет дано это волшебство услышать и почувствовать, она всегда испытывала к нему благоговейный трепет. И все же сейчас его стоило прервать.

Маргарита тихо подошла сзади к мужу и положила руки ему на плечи. Он продолжал свой беззвучный концерт. Ничто не выдало того, что он почувствовал ее прикосновение.

– Я уверена, она будет в восторге, – проговорила Маргарита.

Джузеппе вздрогнул, вскинул руки и вздохнул с раздражением. Звуки оркестра растворились в тишине и волшебство вместе с ними.

– Ты слышал ее. Она чувствует музыку сердцем. Твоя опера на языке сердец говорит. Они обречены понравиться друг другу, – Маргарита провела рукой по волне иссиня-черных волос мужа.

Раздражение сменилось нежностью на лице Джузеппе. Развернувшись на заскрипевшем табурете, он обнял жену и зарылся лицом в складки ее ночного платья. Она обвила руками его голову.

– Это наш шанс покончить с омерзительной и бесконечной борьбой с никчемной бедностью, Герита, – почти прошептал он.

– И ты его не упустишь. А теперь иди спать, тебе нужно отдохнуть, – ответила она.

Через час послушавшийся жену молодой композитор Верди мирно спал в своей постели. В эркере с двустворчатым окном его спальни стояла колыбель. В ней сладко посапывал шестимесячный ангел. На его чепчике искусной рукой было вышито: «Ичилио Романо Верди». Маргарита сидела укрытая пледом в плетеном кресле-качалке рядом с колыбелью. В ее руках был очень похожий детский чепец. Она ласкала кончиками пальцев вышитые на нем тем же манером «Вирджиния Мария Верди». И Маргарита плакала. Плакала горько, но беззвучно, чтобы не разбудить мужа.

На следующее утро, ровно в десять, как и было назначено, Джузеппе Верди стоял в шикарно обставленной просторной гостиной апартаментов Джузеппины Стреппони. В руке он крепко сжимал папку с партитурой своей первой оперы. Джузеппина