«А» – значит алиби - Сью Графтон

Когда я вернулась в свой офис, часы показывали 16.15, и мне захотелось чего-нибудь выпить. Я достала из своего маленького холодильничка бутылку "Шабли" и вооружилась штопором. На моем столе еще стояли две давешние кружки из-под кофе. Я сполоснула их и наполнила свою вином, которое оказалось довольно терпким, так что я даже слегка поморщилась. Потом вышла на балкон второго этажа, чтобы полюбоваться на Стейт-стрит, которая вначале разрезает центр города точно посередине, но постепенно все дальше отклоняется влево и переходит в улицу совсем с другим названием. Даже с моего места были отлично видны черепичные испанские крыши, оштукатуренные арочные проемы и заросли вездесущей бугенвиллей. Санта-Тереза – это, пожалуй, единственный из известных мне городов, где главная улица сужена за счет посаженных вдоль нее деревьев, тогда как в других местах их специально вырубают, чтобы расширить трассу, и где установлены изящные телефонные будки, больше напоминающие кабинки для исповеди. Навалившись животом на перила, я с удовольствием потягивала винцо.

До меня доносился густой запах близкого океана, и, выкинув все заботы из головы, я просто наблюдала за снующими подо мной прохожими. Я уже решила, что возьмусь за дело Никки, но перед тем как вплотную приняться за работу, такие мгновения расслабухи мне бывают просто необходимы.

В пять вечера я уже отправилась домой, предварительно известив службу охраны.

* * *

Из всех мест, где я когда-либо проживала в Санта-Терезе, моя теперешняя норка, пожалуй, самая уютная.

Она находится на улочке без особых претензий, которая тянется параллельно бульвару, широкой полосой опоясывающему пляж. Большая часть соседних домов принадлежит пенсионерам, чьи воспоминания об истории городка простираются до тех уже забытых дней, когда здесь были только лимонные рощицы и курортные гостиницы.

Владелец дома, в котором я снимаю квартиру, Генри Питц, бывший пекарь и торговец выпечными изделиями, теперь зарабатывает на жизнь – и это в восемьдесят один год! – тем, что придумывает невероятно изощренные кроссворды, частенько проверяя свое творчество на мне. Нередко он замешивает огромные, слоноподобные хлебы и оставляет их, чтобы они подошли, в специальном корыте, установленном на террасе неподалеку от моей комнаты.

Генри снабжает этим хлебом и другими хлебобулочными изделиями близлежащий ресторан, приобретая там продукты со скидкой, и частенько хвастается столь выгодной сделкой, объясняя, что в удачный день покупает в ресторанчике еды на 6 долларов и 98 центов, а в действительности она стоит все 50 долларов. Как-то раз эти коммерческие операции принесли ему чистый доход в виде нескольких пар колготок, которые он и презентовал мне.

Поэтому я почти без ума от Генри Питца.

Сама комната размером 15 на 15 футов служит мне одновременно гостиной, спальней, кухней, ванной, кабинетом и прачечной. Когда-то в ней размещался гараж Генри, и с радостью могу доложить, что здесь нет и духа пресловутых оштукатуренных арок, кафельной испанской плитки и вьющихся по стенам растений. Весь дом выполнен из алюминиевых конструкций и других материалов искусственного происхождения, которые неприхотливы, устойчивы к любой погоде и не нуждаются в покраске.

Именно в этой уютной каморке я обычно укрываюсь после работы и именно отсюда позвонила Никки, предложив встретиться, поболтать и выпить чего-нибудь.

Большую часть свободного времени я провожу в соседнем баре-ресторане "У Розы". В подобных заведениях, прежде чем сесть на стул, следует оглянуться и убедиться, что он не испачкан. В пластмассовых сиденьях попадаются острые зазубрины, которые запросто могут вытянуть петлю из ваших нейлоновых чулок, а черный пластик столов изрезан надписями типа "Привет, малышка". Слева от бара висит пыльная плетеная мишень, и когда кто-нибудь из посетителей перепьет, Роза дает ему пострелять из игрушечного пистолета стрелками с резиновыми наконечниками, избегая тем самым возможных стычек и направляя агрессивное настроение в более безопасное русло.

Это место привлекает меня по ряду причин. Не только из-за того, что ресторанчик находится недалеко от моего дома, но также и потому, что он совсем не привлекает внимания туристов и в результате большую часть времени полупустует, что довольно удобно для частных бесед. Кроме того, и стряпня у Розы, как правило, весьма затейлива и необычна, с заметным оттенком венгерской кухни. Кстати, именно ей Генри Питц и поставляет по бартеру свои хлебобулочные изделия, так что у меня есть дополнительная возможность полакомиться его булками и пирогами. Розе уже за шестьдесят, у нее низкий лоб, выдающийся, почти касающийся верхней губы нос и крашеные волосы, больше напоминающие своим ослепительно ржавым цветом дешевую мебель, отделанную под красное дерево. Помимо этого, она умудряется выделывать подлинные фокусы с помощью обычного карандаша для бровей, в результате ее глаза как бы сужаются и приобретают выражение странной подозрительности.

Войдя в ресторан, Никки слегка задержалась в дверях и оглядела зал. Заметив меня, она прошла мимо пустующих столиков к моему излюбленному месту в кабинке у стены и, усевшись напротив, расстегнула пиджак. Неподалеку от нас топталась Роза, напряженно наблюдая за Никки. Она твердо убеждена, что я имею дело исключительно с мафиози и наркодельцам и, и сейчас пыталась определить, к какой же категории отнести Никки Файф.

– Будете что-нибудь есть или как? – обратилась к нам Роза, беря быка за рога.

Я взглянула на Никки:

– Вы уже обедали?

Та помотала головой. Роза перевела взгляд с Никки на меня, словно рассчитывая услышать перевод жеста глухонемого.

– А что там у тебя сегодня на вечер? – поинтересовалась я.

– Жаркое из телятины – мясо порезано мелкими кубиками, с жареным луком, перцем и томатной пастой. Вам понравится, пальчики оближете. Это мое самое удачное мясное блюдо. Кроме того, булочки от Генри, а еще я к этому подам вам мягкий сыр и несколько крепеньких корнишонов.

Продолжая говорить, она уже заносила заказ в свой блокнот, так что нашего согласия в принципе и не требовалось.

– Думаю, вино тоже не помешает. Я подберу вам что-нибудь получше.

Когда Роза наконец отчалила, я сообщила Никки кое-какие сведения, почерпнутые из досье по делу об убийстве Либби Гласс, в том числе о ее звонках Лоренсу по домашнему телефону.

– Вы знали об этом? – спросила я у Никки.

Она отрицательно покачала головой:

– Мне вроде бы знакомо это имя, но слышала я его от моего адвоката и, кажется, во время слушания дела в суде. Сейчас даже не могу вспомнить, что именно он тогда говорил.

– А Лоренс при вас никогда не упоминал эту женщину? Может, вам попадалось ее имя, записанное где-нибудь?

– Если вы это имеете в виду, то ни одного клочка, ни одной любовной записки мне на глаза не попадалось. В такого рода вещах он был чрезвычайно предусмотрителен. Ведь один раз из-за случайно сохранившихся писем суд уже признавал его виновной стороной в разводе, и после этого он тщательно избегал писать какие-нибудь личные послания. Как правило, мне рано или поздно становилось известно о его новом похождении, но только узнавала я об этом не из записок или номера телефона, нацарапанного где-нибудь на спичечном коробке.