Агент немецкой разведки - Евгений Сухов

А ведь сегодня он, младший лейтенант Ивашов, опять был на волосок от гибели. Как тогда, в «секрете», под Перемышлем… Уберег ангел-хранитель, не дал сгинуть.

Егор потопал дальше, продолжая прислушиваться к любому звуку и шороху. Лес скоро стал редеть, большие светлые полянки сообщали своим появлением о том, что лес вот-вот закончится. Потом сосновые деревья сменились дубовым редколесьем, а еще метров через пятьдесят Егор вдруг увидел деревню. Точнее то, что от нее осталось: голые закопченные каменные печи с голенастыми трубами в грудах головешек. Одна печь, две, четыре… На возвышении стояла каменная церковь без венчающего купол креста. Стояла, как некий укор и печаль по тому, что лежало окрест. Кажется, церковь была не тронута огнем. Над входом в бывший храм висела покосившаяся большая табличка: «Клуб».

Это была та самая Вакаловщина, о которой говорил Егору Ивашову майор Стрельцов.

Младший лейтенант шел по проселку и считал: восемнадцать, тридцать четыре, семьдесят, сто семнадцать… Настоящее кладбище домов. Вся деревня была сожжена дотла: ни одного уцелевшего дома. И ни единой живой души. А ведь некогда здесь было более ста тридцати дворов, судя по печам. На печных трубах, как на древних кладбищенских крестах, сидело в своем траурном одеянии воронье, лениво косясь на проходившего мимо человека.

Километр с небольшим до Битицы младший лейтенант Ивашов прошел менее чем за четверть часа. В селе размещался батальон 465-го стрелкового полка, и патруль из комендантского взвода дважды проверил у Егора документы.

– У нас тут неспокойно, постреливают, так что будьте осторожны, – возвращая документы, предупредил старшина комендантского взвода на выходе из села, уважительно глянув на медаль «За отвагу» на груди младшего лейтенанта.

– Я знаю, – без улыбки ответил Егор, засовывая документы в нагрудный карман гимнастерки.

Невдалеке от Битицы показалось село Пушкаревка, где разместился на постой 520-й стрелковый полк – место службы оперативного уполномоченного отдела контрразведки «СМЕРШ» младшего лейтенанта Егора Ивашова.

Как-то оно все сложится?..

У него сегодня был день рождения. Ровно двадцать девять лет назад в городе Харькове в семье приват-доцента Харьковского Императорского университета Ипполита Владимировича Липского родился сын, который, с взаимного согласия отца и матери, был назван Виктором. Не ахти какая дата, конечно, но ровно через год, если даст Бог, ему пойдет четвертый десяток. А это уже звучит…

А почему бы не устроить себе праздник? Не сделать самому себе подарок, отправив на тот свет еще одного врага, тем самым пополнив копилку мести за отца и мать, единственных людей, которых он любил и которых у него отняли москали-комиссары?

Сыч взял лампу и прошел в оружейный отсек – так он называл ту часть комнаты, где хранилось оружие. Какое-то время он выбирал между пистолетом-пулеметом «МР-40» и карабином «маузер». Выбрал автомат «МП-40», который кацапы прозвали «шмайсером». Конечно, если бы пришлось вести прицельный огонь на пару-тройку сотен метров, тогда лучше «маузера» и еще русской винтовки Мосина не отыскать. Она тоже аккуратно стояла в нише-отсеке рядом с русским автоматом «ППШ» и ручным немецким пулеметом «МГ-42». Но Сыч решил, что обстрелять обоз, группу солдат, возвращающихся из госпиталя (лучше офицеров), или конного фельдъ– егеря-энкавэдэшника из придорожных кустов лучше из «шмайсера». И скорострельность у него высокая, и для ближнего боя (если что) лучше оружия нет, и компактен, а значит, уходить с ним от преследования будет легче.

Сыч пошел налегке, с одним магазином. Тридцати двух патронов вполне хватит на восемь коротких очередей, а чтобы положить небольшую группу солдат, достаточно четырех-пяти очередей. На всякий случай Сыч прихватил пузырек с хлоркой, чтобы «забить» след для собаки.

Он поднялся по ступенькам к люку, прислушался: тихо. Вытянул руки, медленно поднял люк с толстым слоем дерна и отвел его в сторону. Вылез в зарослях бузины, прикрыл люк и пошел, неслышно ступая, по направлению к лесной грунтовке. Шел, примерно, с полкилометра, потом выбрал заросли погуще и стал ждать.

День клонился к закату, когда на дороге по-явился молодой офицер в новеньком обмундировании и с тощей котомочкой за плечами.

Сыч привычно разложил автоматный приклад, чтобы бить прицельней, невольно покривился, поскольку допустил при этом небольшой промах – прозвучал щелчок (вряд ли слышимый уже в нескольких метрах), выбрал сектор на дороге и прицелился. Как только офицер войдет в этот сектор, раздастся короткая автоматная очередь, и все будет кончено. После чего, вполне удовлетворенный содеянным, он уйдет назад, не позарившись ни на форму, ни на документы убитого офицера – этого добра у него теперь предостаточно, начиная от разнообразной штатской одежды и заканчивая обмундированием рядового связиста и подполковника артиллерии. И все воинские документы у него – комар носа не подточит, а свидетельство об освобождении от воинской повинности по ранению – так вообще подлинное. Если вдруг комендантский или (не приведи господи) военный патруль НКВД вдруг захотят проверить, действительно ли у него имеется ранение, или мужчина преступно уклоняется от воинской службы, или, более того, – дезертир, на этот случай можно предъявить доказательство: сквозное пулевое ранение в грудь аккурат в дюйме от правого соска, с повреждением легкого и правой лопатки. На то и врачебное заключение наличествует, и следы на груди и спине, какие и бывают при подобном ранении: немецкие хирурги при разведывательно-диверсионных школах такие асы, что сделанные ими надрезы на груди и спине от настоящего сквозного ранения абсолютно не отличишь…

Еще несколько шагов, и молодой офицерик попадет в нужный сектор дороги. И тогда Сыч нажмет на курок…

Но офицер – теперь было видно, что он в звании младшего лейтенанта – почему-то замедлил темп движения. Идет, едва ли не крадучись и будто бы прислушиваясь к чему-то. Неужели он услышал тот щелчок, когда Сыч раскладывал автоматный приклад? Нет, быть такого не может.

Вот младший лейтенант делает шаг, второй и попадает в сектор обстрела. Вдруг отчего-то замирает, а потом неожиданно, за доли секунды до того, как в него вопьются пули автоматной очереди, падает на дорогу. Сыч услышал ответные три выстрела из револьвера. И еще услышал свой собственный вскрик, который он успел приглушить: это один из выстрелов младшего лейтенанта достиг цели. Пуля вспорола щеку и вонзилась в одну из сосен за спиной.

Сыч резко повернулся и, зажимая рану ладонью, побежал на носочках в сторону землянки, стараясь не шуметь и не оставлять следов. Спиной он чувствовал, что молодой офицер не видит его и не преследует, но все равно не сбавлял шага, пока не добежал до зарослей бузины. Здесь встал на колени, заполз в кусты, отодвинул люк лаза и спустился в землянку. Аккуратно прикрыв за собой люк, прошел до маленького оконца, закрыл его специальными ставнями, зажег керосиновую лампу и, глядя в зеркало, обработал рану на щеке спиртом, замазал ее парафином, после чего наложил марлевую повязку.