Психиатр - Марк Фишер

— Катрин, не знаю, слышишь ли ты меня… Нам так хочется, чтобы ты жила, чтобы ты боролась, моя дорогая! — произнесла она, к удивлению мужа.

— Не трать времени даром! — перебил ее отец. Жесткий материалист, он отказывался верить во всякий вздор, который несет жена. — Ты прекрасно знаешь, что она тебя не слышит!

— Это еще неизвестно! Неизвестно! — возразила женщина.

В палату вошли два нежданных посетителя. Один из них, тот, что был постарше, худощавый элегантный мужчина лет пятидесяти, тихонько кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание родителей Катрин. Это был Жорж Пирсон, старинный друг семьи, точнее, приятель мадам Шилд. Много лет назад он покинул Нью-Йорк и переехал в Ки-Уэст, где мог чувствовать себя вполне комфортно и где ему не грозил остракизм со стороны обывателей.

Его сопровождал женственно-томный приятель лет тридцати, рыжеволосый, с подкрашенными глазами, с букетиком цветов в руках.

— Жорж! — воскликнула мадам Шилд.

— Он самый, — откликнулся мужчина, со сконфуженным видом мявший в руках ежедневную газету. — Мы… Короче, вчера вечером я приехал в Нью-Йорк… мне захотелось навестить тебя, а в утренней газете я прочел, что с Катрин стряслось несчастье.

Мадам Шилд, разумеется, видела напечатанные на газетной полосе сенсационные снимки Катрин в луже крови, с неуклюже подвернутой ногой, будто ее пытали или же она стала жертвой гнусного убийцы.

Жорж пожал руку мадам Шилд. Та спросила его:

— Ты ведь знаком с моим мужем?

— Да. — Жорж покорно склонил голову и с несколько виноватым видом шагнул вперед, протягивая свою вялую ладонь, но господин Шилд наотрез отказался совершить рукопожатие. Жорж смущенно убрал руку.

Мадам Шилд с упреком поглядела на мужа, но не выказала удивления по поводу столь очевидного нарушения этикета, лишь усилившего ощущение неловкости ситуации.

Альфи, так звали спутника Жоржа, которого тот до сих пор не представил, был, похоже, смущен больше всех, он нервно крутил свой букет. Жорж прервал неловкое молчание:

— Ах да, я совсем забыл: позвольте вам представить моего друга Альфи.

После того как Шилд обошелся с Жоржем, Альфи предпочел удовольствоваться несколько натянутой улыбкой и легким поклоном. Напряжение казалось ему невыносимым. Пытаясь придать себе уверенности, он отошел к изголовью кровати, где на тумбочке стояла ваза с белыми розами.

Альфи поставил в нее свой букет, постаравшись не нарушить гармонии. Затем он повернулся к Катрин с выражением немой боли, против всех ожиданий в глазах его блеснули слезы.

Потрясенный неестественной бледностью больной, он отвел взгляд и, обращаясь к Жоржу, дрожащим голосом произнес:

— Я… я подожду тебя снаружи…

Тщетно пытаясь подавить всхлипывания, он стыдливо поспешил покинуть палату.

— Он… Он в прошлом уже трижды покушался на самоубийство, и мне кажется… Одним словом, он очень чувствительный…

Родители Катрин не произнесли в ответ ни слова, не проявили ни капли сочувствия. Ощущение неловкости стало почти осязаемым. Жорж не знал, что еще сказать, его растерянность все усиливалась. Он почти сожалел, что пришел.

— Ну, по крайней мере, она вне опасности? — спросил он, шагнув к постели больной.

— Врач пока не знает, — пояснила мадам Шилд. Катрин все никак не приходит в себя.

Господин Шилд, так и не разверзший уста со времени появления Жоржа, ограничился полным ненависти взглядом.

Молчание становилось все более тяжелым и удручающим.

— Ну ладно, в любом случае не стану вас больше беспокоить, — сказал Жорж.

— Было очень мило с твоей стороны прийти, — произнесла мадам Шилд с улыбкой, в которой явно сквозило: «Убирайся вон, сию же минуту!»

— Тогда я вас оставляю… — промямлил Жорж, разгадав смысл не прозвучавших слов. — Альфи чувствует себя неуютно, а я не люблю, когда он один в таком состоянии.

Он направился к двери. Никто не попытался его удержать.

Выждав несколько секунд, чтобы убедиться, что посетители удалились, отец Катрин, испытывавший отвращение, смешанное с крайним удивлением, воскликнул:

— Ты можешь мне объяснить, что здесь делает это жалкое создание?

Вопрос, а особенно резкость тона, с которой он был задан, застал мадам Шилд врасплох.

— Ну, он друг семьи и пришел навестить нас…

— Лучше признайся, что он нанес визит Катрин с целью унизить меня!

Его жена застыла в недоумении. Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, затем он продолжил:

— А я не знал, что этот мерзавец еще и за мужиками любит приударить!

— Не приударить, он всегда любил только мужчин!

Это открытие потрясло отца Катрин ничуть не меньше, чем удар молотком по голове.

— Но я не понимаю, — потрясенно проговорил он.

— Чего ты не понимаешь? Что он гомосексуалист? Признаться, мне тоже это сложно понять! Это тайна доступна только таким, как он. Однако то, что женщину привлекает мужчина, я нахожу не менее загадочным. Сколько раз я спрашивала себя… — продолжила она, голос ее понизился, казалось, она ведет диалог с самой собой.

— О чем ты себя спрашивала? О том, что, возможно, с ним была бы счастливее? И что, возможно, он стал бы лучшим отцом для Катрин?

— Послушай, быть лучшим отцом для Катрин, чем ты, вовсе не составило бы труда. Но не об этом я себя спрашивала. Впрочем, я вообще ни о чем себя не спрашивала! Просто говорю тебе: Жорж голубой, таким уж он уродился, он вообще никогда не спал с женщиной.

— Так, значит, значит… — пробормотал ее муж с ошеломленным, подавленным видом.

Он подошел к кровати Катрин и посмотрел на нее с такой нежностью, какой раньше жена никогда не замечала в его взгляде, у него даже слезы навернулись на глаза. Наконец он произнес:

— Я всегда думал, что отец Катрин — Жорж.

— Жорж? Какой бред!

Пристыженный, растерянный, измученный, Шилд продолжил:

— Помнишь, я уезжал в Чикаго на пару месяцев по делам компании, еще до рождения Катрин, я был… Ну, в общем, я был уверен, что ты спала с Жоржем. Вы всегда были вместе: выпивали, ходили на танцы, в театр на разные спектакли. Признаюсь, что меня не слишком-то тянет к подобным развлечениям, это точно не для меня… А когда я вернулся из Чикаго, ты с ироничной улыбкой объявила о своей беременности.

В ту же секунду женщина осознала весь ужас этого давнего недоразумения. Вот почему ее муж всегда был так груб, суховат и даже жесток по отношению к дочери! Все эти долгие восемнадцать лет он прожил с чудовищной уверенностью в том, что Катрин — это плод супружеской измены.

Побледнев от горестного изумления, мадам Шилд ощутила будоражащее волнение. Она приблизилась к мужу и нежно коснулась его плеча, чего не случалось уже много лет. Он не оттолкнул ее в отличие от прежних ее попыток. Тогда она крепко обняла его, приговаривая: