Летняя луна - Лаура Кинсейл

Мерлин мгновенно встала в защиту своей мечты:

– А я лично уверена, что он имел в виду именно ее, сэр! Разве может быть лучший способ доставки донесений, чем по воздуху? Если вы говорите о военных действиях, то только представьте себе: вы сможете передавать приказы через Ла-Манш всего за пару часов.

– Чепуха! С вашей машиной я, скорее, сверну себе шею всего за пару секунд.

Глубоко уязвленная, Мерлин вскочила – ей захотелось оттаскать его за ухо. Но прямо перед ее глазами оказалась его широкая грудь, и это ее обескуражило. Она лишь холодно произнесла:

– Мне проводить вас к выходу?

– Я никуда не собираюсь, мисс Ламберн. Никуда не уйду отсюда без вас.

– Но вы же… Но это… – Она всплеснула руками. – Но это же просто глупо. У меня есть только эта авиационная машина, больше ничего. Почему вы так настаиваете, чтобы я ехала с вами, если уверены, что она абсолютно бесполезна?

Он облокотился о край захламленного лабораторного стола и скрестил руки на груди в такой непринужденной позе, что Мерлин даже рассердилась.

– Избавьте себя от нелепого предположения, что моего покойного коллегу так впечатлила ваша летающая машина. Я не беру на работу агентов, которые склонны к преувеличению. Если бы человеку суждено было летать…

– Большое спасибо, мистер герцог, но не нужно повторять это старое изречение. Это предубеждение мне знакомо.

– Фолконер, – поправил он.

– Что, извините?

– Рансом Фолконер. Четвертый герцог Деймерелл. Обычно меня называют «ваша светлость», но, думаю, со временем я мог бы точно так же привыкнуть и к обращению «мистер герцог». Вы не могли бы попросить, чтобы принесли чаю, а я пока здесь все осмотрю?

Мерлин вздохнула с подчеркнутым недовольством. Казалось, он собирался навечно остаться у ее лабораторного стола. Стараясь придать голосу выражение ледяной вежливости, она произнесла:

– Пожалуйста, осматривайте здесь все, что пожелаете. Но если вы хотите чаю, вам придется отойти на шаг в сторону.

– Разумеется. – Он выпрямился, и на его лице промелькнула та же улыбка, что так понравилась ей внизу, в коридоре. Мерлин сразу же перестала сердиться и неожиданно снова оробела.

Она подошла к стоявшей на столе большой коробке. Взявшись за торчавшую из коробки рукоять, она начала ее крутить. Затем нагнулась и аккуратно опустила металлическую пластинку, замыкая какие-то два провода. В стеклянной колбе вспыхнула дуга голубого света. Мерлин перестала крутить рукоять и припала губами к коническому отверстию в коробке.

– Таддеус, – позвала она, – Таддеус, ты меня слышишь?

Из коробки доносилось равномерное слабое шипение. Помня, что гость смотрит на нее, она нетерпеливо забарабанила пальцами по столу, надеясь, что Таддеус откликнется.

Ответа все не было, и только жужжание из коробки заполняло тишину. Мерлин сжала кулак и нервно водила им по столу. Герцог… Она понимала, что он привык к более изысканному обслуживанию, чем она могла предложить. Впервые она оглядела свою лабораторию и нашла ее жалкой и безнадежно запущенной. Ежик в кармане начал ерзать, но затих, когда она машинально взяла семечко подсолнуха и кинула ему.

Раздался звук колокольчика. Он вывел Мерлин из задумчивости. Слава Богу, Таддеус услышал ее сигнал. Из коробки, слабо и с шипением, раздался его голос, не слишком довольный:

– Эй, мисс Мерлин? Что нужно?

– Чаю, Таддеус. – Она старалась, чтобы голос звучал как можно уверенней. – У меня гость.

Какое-то время была тишина, затем раздался щелчок, и потом снова голос Таддеуса:

– …Чаю, вы сказали?.. А вы… в глубине огорода… и все колени в земле… мисс Мерлин?

Мерлин поджала губы. Она была уверена, что герцог не сводит с нее глаз.

– Таддеус, – сказала она твердо, – принеси нам чаю немедленно.

– Но… ми… лин… сейчас. Вы не… сами!

– Таддеус, стой на месте. Ты же знаешь, я ничего не могу расслышать, когда ты так таскаешь коробку за собой. Остановись, Таддеус. Слышишь меня? Стой на месте!

Вдруг голос ответил гораздо громче:

– Я слышу вас, мисс Мерлин. Сделайте себе чаю сами. Я сейчас иду в коровник. Вашу вредную говорящую коробку я беру с собой, но не звоните мне ради какого-то глупого чая. Вы же знаете, Теодор болеет, и я работаю за двоих.

– Таддеус… – Она еще дважды позвала его по имени, но напрасно. Только электрическое шипение доносилось из эфира.

Признав поражение, она разъединила провода. Голубая дуга, дав искру, погасла, и гул затих вместе с ней. Закусив губу, Мерлин повернулась и стеснительно произнесла:

– По поводу чая… Вы не могли бы минуту подождать, пока я схожу на кухню?

Герцог, не отрываясь, смотрел на коробку с торчащим из нее проводом.

– Боже милостивый, – прошептал он, едва дыша. – Господи Боже мой…

Затем он поднял глаза. К полному изумлению Мерлин, он издал вдруг такой вопль радости, от которого дрогнули старые каменные стены. Он схватил ее, заключил в объятия и стиснул что было сил. Задыхаясь, она запрокинула голову, чтобы глотнуть хоть немного воздуха, успев отметить, какой тонкой и мягкой оказалась ткань его одежды, когда прижимаешься к ней щекой… И тут он поцеловал ее прямо в губы – совершенно по-настоящему. У Мерлин перехватило дух – и от крепко обнимающих рук герцога, и от недостатка воздуха в легких, и оттого, что он второпях больно наступил ей на левую ногу, – в общем, конечно, ничего страшного, но как бы не раздавить ежика и… о Боже, о Боже мой!

Все закончилось раньше, чем Мерлин успела понять, что именно произошло, – или, во всяком случае, раньше, чем она осознала, что ей даже понравились его сильные объятия. Рансом отпустил ее и улыбнулся так, что у нее защипало в носу.

– Мерлин Лам… – он тоже задыхался, – Мерлин Ламберн, клянусь Богом, вы гений!

За ужином Рансому стоило больших усилий соблюдать приличия и аккуратность. Насколько он помнил, подобных трудностей он не испытывал уже лет тридцать или больше – да с тех пор, как ему стукнуло пять. Баранина оказалась настолько пережаренной, что проглотить ее и не поперхнуться было просто невозможно. Рансом отложил в сторону нож и сосредоточился на жевании. Усердно пережевывая кусок мяса, он вряд ли смог бы одновременно вести блистательную, остроумную беседу. А к обычному светскому разговору и сама хозяйка не была склонна.

За древним исцарапанным столом мисс Ламберн сидела точно напротив Рансома и читала книгу. Тусклый солнечный свет пробивался сквозь невысокие окна и падал на ее полные, чуть шевелившиеся губы. Крошечная морщинка озабоченности то проявлялась на гладкой, нежной коже между бровей, то вновь исчезала. Со своим куском баранины Мерлин расправилась гораздо быстрее, чем Рансом. «Удивительно сильные зубы», – подумал он. Время от времени она отщипывала маленькие кусочки тяжелого клейкого хлеба, которые то ела сама, то скармливала ежику. Зверек уютно расположился в маленькой мисочке, стоявшей посредине стола, хотя на это место, по мнению Рансома, полагалось бы поставить красивую серебряную вазу.