Я всемогущий - Дмитрий Карманов

— Всё-таки самое уютное место в чужой квартире — это кухня, — сказал я. Немного задумался, пожал плечами. — Даже не знаю, почему.

Катя сидела напротив и улыбалась.

— Я вообще-то недолюбливаю чужие квартиры, — продолжал я. — В гостях всегда чувствую себя неловко. Даже у хороших знакомых. Как будто заглядываю в личное, в чужие жизни. Которые, в общем-то, не для меня строились.

— Как в чужие окна? — Катя в задумчивости крошила печенье в блюдце.

— Нет. Не совсем. Вроде тебя и пригласили, и ничего, в принципе, от тебя не скрывают… Но знаешь… — Я задумался, подбирая слова. — Наверное, это как искренность. Вот ты готов кому-то полностью открыться. И он ценит это, понимает и принимает, но не идёт дальше какой-то границы. Ведь увидеть, узнать — это не главное. Гораздо важнее просто иметь возможность, свободу какую-то, увидеть это и узнать.

Катя наклонила голову набок и стала похожа на щенка, который внимательно слушает и заранее одобряет твои слова, даже не понимая их.

— Тебя вроде и пускают, — я сделал очередной глоток чая, — даже не вроде, а пускают в своё жилище, в свою жизнь. И ты благодарен хозяевам за это. Но бежать в спальню и смотреть, какого цвета бельё на кровати… Как-то это неправильно. Наверное, потому-то я и люблю кухни. Они демократичные, что ли. В них вроде и вся индивидуальность хозяина — и в то же время нет ничего интимного.

— Чудной ты, — сказала Катя и тряхнула русой чёлкой, как бы отгоняя мысли, мухами роившиеся вокруг головы.

Она задумалась, по-прежнему механически кроша печенюшку. Вскинула на меня прозрачные тёмно-синие глаза:

— Хотя, наверное, все мы чудные. Представляю, что ты, наверное, подумал о девушке, которая вместо того, чтобы проводить тебя до гостиницы, затащила к себе в гости. — Она чуть нервно рассмеялась, но в глазах её появились весёлые искорки.

— Ничего особенного, — ответил я. — А что, по-твоему, я должен был подумать?

Мне нравилось её лицо. Оно было открыто, как книга. Я редко встречал такие лица.

— Ну, я не знаю… — Катя немного смутилась, оставила печенье и убрала руки под стол.

— Ну что ты! — Мне захотелось потянуться к ней, смахнуть с неё эту неловкость. — Ты ведь знаешь, что я ничего плохого о тебе не подумал. Знаешь же?

Она посмотрела мне в лицо. Кивнула.

— Ну вот! — Я улыбнулся. — А я точно знаю, что и ты ничего такого не имела в виду. И ты это знаешь, и я это знаю. И мне наплевать, как то, что касается только нас, выглядит со стороны. Как это может воспринять кто-то другой. Ведь мы-то знаем правду. Знаем всё про себя.

Катя снова смеялась. От её недавнего смущения не осталось и тени.

— Про себя-то я, может, и знаю всё. А про тебя — вообще ничего. Почему у тебя такое смешное имя? Кто ты? Как ты оказался в нашем городке?

— Имя? — Я улыбнулся. — С именем проще всего. Мои родители были без ума от античной философии, вот и назвали сына Платоном. Если бы у меня был брат, то он наверняка стал бы Сократом, а это гораздо хуже.

Катя хихикнула.

— А вот кто я? — Я задумался. Иногда на самый простой вопрос трудно ответить. Действительно, кто же я?

Моя собеседница смотрела на меня, как ребёнок, которому вот-вот расскажут захватывающую сказку и который уже готов удивляться.

— Кто я?.. Знаешь, это сложно рассказать… Непонятно даже с чего начинать…

— А ты начни с чего угодно. Главное — начать, а потом история сама постепенно сложится.

— Наверное, начать нужно с тополиного пуха…

— С пуха? — Катя засмеялась, а потом прикрыла ладошкой рот, показывая, что слушает меня.

— Хотя нет, при чём здесь тополиный пух? Ты знаешь, ещё сегодня утром я летел в самолёте из Питера. Хотя, кажется, это было уже очень давно… Летел в Самару, в обычную командировку. Кстати, у тебя есть телевизор?

— Нет, — Катя пожала плечами. — Зачем он мне?

— Интернет? Радио, наконец?

Девушка помотала головой. Видимо, о судьбе моего рейса сегодня мне так и не удастся узнать. Подумаем об этом завтра.

Я махнул рукой и рассказал Кате о событиях сумасшедшего дня. Она издавала удивлённые возгласы, восхищённо восклицала или смеялась, когда я показывал, как кувыркался в воздухе с парашютом или демонстрировал в лицах милиционера на площади и тётку в кассе автовокзала.

Иногда мне кажется, что не бывает хороших или плохих рассказчиков — есть лишь хорошие или плохие слушатели.

Чай кончился, пузатая банка варенья была возвращена в холодильник. Катя умылась, переоделась в пижаму и расчёсывала волосы, расспрашивая о подробностях моих приключений. За окном горели ночные огни — уличные фонари, окна домов, фары редких машин.

— Люблю ночной город. Почему-то. — Я стоял и смотрел в окно. Зрелище успокаивало и настраивало на лирический лад.

Катя отложила расчёску и опёрлась о подоконник руками рядом со мной, уткнувшись носом в окно. Стекло перед её лицом запотело от дыхания.

Поддавшись внезапному порыву, я встал позади и осторожно охватил ладонями её плечи. Мы молча смотрели в окно. Где-то вдалеке простучал колёсами невидимый поезд.

Катя повернулась ко мне лицом и немного подалась вперёд, как бы сама собой оказавшись в кольце моих рук. В её глазах прыгали даже не искорки, а как будто маленькие чёртики.

— Ты знаешь, — она улыбалась, — а может быть, в том, что я тебя позвала, в самом деле есть что-то такое? — Она выделила последнее слово и кивнула. Чёлка упрямо упала на её глаза. Катя глядела на меня сквозь волосы.

Я посмотрел на себя со стороны. Взрослый человек, в чужом городе, на ночной кухне обнимает едва знакомую девушку.

И неожиданно для себя самого я её поцеловал.

2

На подоконник сел воробей. Нетерпеливо потоптался по жестяной поверхности, посмотрел на меня сначала одним глазом, потом вторым.

Я осторожно, чтобы его не спугнуть, приоткрыл створку окна. Домашнее тепло ручьями потекло наружу, в ночь. Воробей подпрыгнул ближе и примостился на оконной раме — посредине между комнатой и улицей.

— Ну что, серый? — негромко спросил я его. — Как там жизнь, за окном?

Воробей переступил с лапки на лапку и нахохлился.

— Прохладно, что ли? Ну так осень уже на носу, чего ты хотел?

Пичуга внимательно глядела на меня блестящим чёрным глазом, а я продолжал монолог:

— Скоро вот совсем холодно станет, снег выпадет, морозы ударят. Здесь как морозы у вас, серьёзные? Прятаться придётся, наверное? Пищу, опять же, искать, крошки всякие хлебные… Тяжёлая жизнь у вас, птиц. Но и понятная. Понятно, кто ты, откуда, куда и что делать нужно. — Я помедлил, задумался. — А мне вот давеча вопрос задали, кто я такой, а я и ответить-то на него толком не смог. Ну, родился, учился, работал — но это разве обо мне, про меня? Кто я такой, по сути? Зачем живу, для чего?