Бури - Галина Мишарина

В тот день был сильный ветер. Мы были на берегу вдвоем: я и Карина. Она что-то писала в своей толстой тетрадке, куда любила заносить всяческие наблюдения, а я бродила вдоль воды, подбирая разноцветную гальку. Мы собирались строить замок. Конечно, для нее это была лишь возможность проявить свой талант скульптора, но я жаждала иного. Когда материалы были собраны и равномерно распределены, мы занялись строительством. Я выкладывала камушками высокие изогнутые стены и думала: кто заселит его, этот песочный дом? Кто они, эти маленькие жильцы? О чем расскажут нам, когда появятся из темноты? Какой мир они покинули, чтобы быть здесь, что чувствовали? Как им вернуться домой? А, быть может, это вовсе не замок? Нет конечно же! Это кусок их родного мира, на котором они шлепнулись сюда, и теперь никак не могут починить своего летуна! Да, так и есть! И надо им совсем немного помочь, доделать такие большие круглые крылья по бокам…

— Фрэйа, ты чего это? — спросила сестра.

— Я крылья делаю! — простодушно объяснила я, не осознавая, что Карина не имеет ни малейшего понятия о каких-то там потерянных звездных странниках. Конечно, тогда я долго и старательно рассказывала ей, почему песочным людям нужно попасть домой, а она недоуменно глядела на меня. Вечером она сказала маме, что с таким воображением, как у меня, нужно картины рисовать или сказки писать. А я тогда обиделась, подумала, что она хотела посмеяться надо мной. Но сестра была права. Даже в нашем мире, полном удивительных открытий и возможностей, моей странной фантазии не нашлось места. Но я начала рисовать. Сначала акварелью, потом маслом. К десяти годам я так хорошо набила руку, что могла делать яркие зарисовки своих необычных снов. Правда, увидев эти рисунки, мама несколько напугалась, уж очень необычными они были.

Задумавшись, я прошла мимо нужной двери и свернула к большому озеру. Там было безлюдно, только цапли стояли в камышах. Понемногу смеркалось, и закат был из тех, что запоминаешь надолго. На горизонте сгрудились толпы облаков — как сугробы свежего снега, только не белые, а жемчужно-розовые, внизу они переливались фиолетовым и малиновым, и кроваво-красным, и даже ярко-оранжевым. Среди них выделялся бородатый гигант с пурпурной шапкой и темно-серым, сумрачным нутром. Он гордо осматривал окрестности с высоты своего немалого роста, а внизу был подсвечен золотым пламенем солнца. Наверху небо оставалось нежно-голубым, как незабудки, а у самого горизонта полыхало ярким медовым огнем, и лучи проходили сквозь вату облаков, пронизывали их насквозь, и лился этот теплый свет на все вокруг, и вода казалась продолжением неба. Было очень тихо. Совсем как тогда, перед грозой, но тогда тишина звенела, а сейчас она шептала. Я присела у воды, на теплый песок. Небо менялось ежесекундно, и я наблюдала за ним. В каждом закате бывает свой пик, после которого все начинает угасать. Я ждала, когда небо раскроется.

Солнце уходило. Оно дважды меняло цвет — сначала на рыжеватый, потом стало красным. Облака вспыхнули радугой, засияли и умолкли, словно заснули. Я оторвала взгляд от неба, вздохнула, и увидела, что неподалеку, у громадного тополя, стоит Алеард. Руки его были скрещены на груди, он стоял очень прямо, и тоже смотрел в сторону горизонта. Он терпеливо ждал, пока я обращу на него внимание. Я торопливо поднялась, стряхивая с расшитого подола песок, поправила длинные светлые рукава и, подхватив обувь, подошла к нему.

— Здравствуй, Фрэйа, — сказал он. — Как ты себя чувствуешь?

— Здравствуй, Алеард! Спасибо, хорошо. Руку стараюсь не тревожить, но поплавала, и стало гораздо лучше. Извини, что пришла так поздно.

— Все в порядке, Фрэйа. Времени у нас много, а такие мгновения не повторяются, — он кивнул в сторону горизонта. — Будут звездные ночи, и не менее ослепительные закаты, но точно такого — уже никогда.

Я не могла не улыбнуться в ответ на эти слова.

— Давай пройдемся, — предложил он, и я с радостью пошла за ним вдоль берега. Несколько минут мы молчали, но это было не натянутое молчание. Мне было спокойно, и наступающая прохлада обволакивала блаженством.

— Конлет волнуется за тебя, — сказал Алеард.

— Нет, Алеард, я так не думаю, — порывисто ответила я, и он заинтересованно поглядел на меня в ожидании. — Он волнуется за Бури, то есть за корабль.

— А что не так с кораблем? — спросил мужчина. Я подняла на него удивленные глаза: он хитро-прехитро улыбался, и смотрел на меня, как будто чего-то ждал. Я поняла, что попалась.

— Конлету кажется, что корабль пострадал во время грозы.

— Ну, а тебе?

— А мне не кажется, — ответила я честно. — Потому что это не гроза его ранила.

Алеард весело хмыкнул, у меня аж мурашки побежали по спине. Мы остановились на противоположной стороне озера.

— Твоя искренность согревает. Казалось бы, в такой ситуации лучше усомниться в истинности произошедшего, но едва ли сомнение поведет тебя правильным путем.

Он пристально посмотрел на меня.

— Он ожил, Алеард, — произнесла я тихо. Громко говорить о таком я не могла. Мужчина склонился ко мне, и поглядел доверчиво и серьезно. — Он словно проснулся! Расправился, превращаясь в огромного разумного зверя, поглядел на меня…

— Это не гроза наделала столько шуму, да? — сказал Алеард, и я поняла, что он знает куда больше меня. — Это Бури разгромил ангар.

— Разве такое случалось раньше? — пораженно спросила я.

— Нет, Фрэйа, не случалось, но я предполагал, что однажды это произойдет. Бури был как человек в состоянии комы. Чем дольше сон, тем труднее проснуться. Я не знал, как разбудить его, но это сделала ты.

— Я не сделала ничего особенного! Просто подошла, дотронулась… Я и раньше до него дотрагивалась, но ничего не происходило. Почему именно сейчас? Зачем он ожил? И что есть жизнь для него?..

— Пришло его время, — ответил Алеард, и взгляд его снова стал строгим. — Для каждого живого существа момент рождения — единственный в одном теле, а дальше только душа. Я знаю, многие со мной были не согласны, но Белая Комната — это, прежде всего, душа. Созданная или пришедшая — не знаю. Всякая душа либо распадется, мечась в пространстве, либо останется там, где ей хорошо и спокойно, либо возродится. Бури как возрожденная в незнакомом теле душа. Он не знает пока себя, но знает свою цель. Он не человек и не животное, какая-то странная смесь того и другого. Непознанная смесь. Я не говорю об этом с ребятами из команды, зная, что это их напугает. Но рано или поздно им придется принять или отвергнуть произошедшее. Пусть каждый решает сам. То, что случилось сегодня, только первый шаг, Фрэйа. Мы сделаем и второй, и третий. И я прошу тебя помочь мне.

— Алеард, я с радостью помогу, только скажи, как?

— Просто будь рядом, — ответил он, — большего не нужно.

Мы надолго замолчали. Я услышала в его словах утешительную истину и была рада ей. Мы шли по тропинке через поля, и на небе загорались звезды. Я чувствовала себя счастливой. Впервые человек не усомнился во мне, не посчитал мои слова необдуманными, не принял то, о чем я сказала искренне, за фантазии. Я поняла, что капитан привык верить людям, и даже если бы я сказала, что могу летать, он бы все равно почувствовал, что это не просто счастливая выдумка, а самая настоящая правда, рожденная знанием, которое превыше силы людской подозрительности. Я тихонько посмотрела на него, но тут же стыдливо отвела глаза. На губах сама собой появилась довольная, радостная улыбка, и Алеард это заметил. Мне на мгновение показалось, что он прочитал мои мысли.