Загадка и магия Лили Брик - Аркадий Иосифович Ваксберг

художником за право на ее ответные чувства. Сам Федор Шаляпин, которому были доступны, пожалуй, все красавицы мира, обратил благосклонный взор еще на Лилю-подростка и пригласил на спектакль в свою персональную ложу. Люди театра знали, сколь был точен обычно выбор певца и что именно, не обязательно сразу, должно было следовать за приглашением в ложу. Подробный рассказ очевидцев о персональной ложе Шаляпина я слышал своими ушами полвека назад на уникальном судебном процессе в Москве (о признании шаляпинского отцовства, все детали процесса — в первом томе мемуарной книги автора «Моя жизнь в жизни»). «Но ей же было тогда только двенадцать лет», — возражают мне. Двенадцать с чем-то — это, конечно, немного… А сколько было Лолите? Мы ведь помним, что Осип, с которым у нее, тринадцатилетней, вспыхнул бурный роман, был вовсе не первым, страстные поцелуи в новинку ей уже не были. Эпизод с восхищенным Шаляпиным так и остался эпизодом, не больше, никаких последствий он не имел, а его желание продолжить знакомство с очаровательной Лолитой ни малейшей тени на нее не бросало. И сейчас — не бросает тоже…

В промежутке между очередными ее увлечениями произошла еще одна встреча с Осей. Он сделал ей предложение — и был отвергнут. Считается, что тогда она еще не была уверена в искренности и силе его любви. На простецком бытовом жаргоне это зовется иначе: еще не перебесилась.

Следить за поведением дочерей всегда считалось долгом и привилегией матери. Отец, похоже, смирился с реальностью — он терпел и страдал, зато мать сделала выводы и принимала меры. Те, что были обычными на сей счет в благородных семействах, где взрослеющие девочки выкидывали, случалось, еще и не такие коленца.

Лиля охотно бралась за учебу, но, быстро заскучав от повседневной рутины, легко о ней забывала. Математический факультет Высших женских курсов, куда она поступила, казалось бы, по влечению, оказался ей чужд совершенно. Московский архитектурный институт, на который она сменила постылую математику, был ближе ее душе, но овладение этой профессией требует терпения и самоотдачи — и Лиля сочла, что это не для нее. Какое-то время она проучилась в Мюнхене, стремясь овладеть профессией скульптора, и, как оказалось впоследствии, достигла в этом занятии известных успехов. Но оно, как, впрочем, и все остальное, не могло заменить того, что было куда интересней: любовные приключения, пылкие клятвы, тайные свидания, разрывы и новые встречи. Они, и только они, отнимали все время. Занимали все мысли. Куда уж тут до учебы!..

Мать, однако, не теряла надежды увести дочь с греховной тропы простейшим, испытанным способом: отослать свою Лилю в другие края, в иную среду, подальше от тех, кто ее совращал или только хотел совратить. Это был столь же наивный, сколь и отчаянный шаг: другая география не означала другой биографии, на любых широтах и в любой среде Лиля продолжала оставаться самою собой. Хозяин отеля на глазах у матери домогался ее благосклонности. Бельгийский студент устраивал сцены ревности ничуть не менее яростные, чем его русские сверстники. Не слишком удачной идеей оказалась и поездка к бабушке — в польский город Катовице.

Бабушку заранее предупредили об опасности, которой подвержена внучка, и попросили строго следить за ней. Замкнутая в домашнем пространстве, под бдительным бабушкиным присмотром, — уж тут-то, по крайней мере, Лиля была ограждена от любых домогательств. Увы!.. Сразить очередную жертву она смогла, как оказалось, не выходя на улицу.

В нее страстно влюбился родной дядя, — влюбился настолько, что требовал не просто взаимности, а супружеского союза, благо законы иудейской религии не содержали на этот счет никаких запретов. Помехой могла стать разве что та же бабушка «невесты» (она же мать «жениха»), но потерявший голову дядя ручался за то, что преодолеет и этот барьер. Убежище превратилось в ловушку. У Елены Юльевны не осталось другого выхода, кроме как срочно востребовать дочь обратно.

Оставить ее совершенно без дела мать не могла. Нашли учителя фортепиано по имени Гриша Крейн, который стал давать Лиле уроки музыки на дому. В перерыве между гаммами она согрешила с ним на диване в комнате для уроков (вроде бы в тот момент, когда сестра «совратителя» мыла на кухне посуду), тут же его возненавидела и тотчас отвергла. Бесповоротно! От прочих — бесчисленных и мимолетных — ее увлечений этот «роман» отличался, по крайней мере, одним: его результатом стала беременность.

В таких пикантных деталях, возможно, и не следовало бы копаться биографу, если бы за банальной житейской историей не стояли более важные обстоятельства, оказавшие решающее влияние на всю последующую судьбу роковой московской красавицы. История эта крайне туманна, мы знаем о ней лишь по рассказу душеприказчика Лили и очень близкого к ней человека Василия Васильевича Катаняна, который имел возможность прочитать никому не доступный, ретроспективный Лилин «дневник» и предать гласности некоторые его фрагменты. В пересказе, источником которого является зыбкая память стареющей Лили, случайно или нарочно перепутаны даты, и это наводит на мысль, что есть какие-то обстоятельства, которые даже к концу своей жизни она почему-то предпочитала скрывать.

По Лилиной версии, ее тотчас отправили «от греха подальше» к каким-то дальним родственникам в провинциальную глушь, а «родные» (то есть конечно же мать) «приняли все нужные меры». Но «совратителя» Лиля уже прогнала, так что быть от него подальше в смысле географическом попросту не имело ни малейшего смысла. Аборты (это ли имелось в виду под всеми «нужными мерами»?) делали в Москве, вероятно, лучше, чем в каком-нибудь заштатном городишке, а состоятельные родители, конечно, могли бы обеспечить для дочери и лучших врачей, и полную конфиденциальность. Сколько же времени провела Лиля в «глуши», где она была никому не известна? Ни в одном доступном и достоверном источнике этот срок не указан. Что именно Лиля скрывала — там, в этой самой глуши, и о чем не хотела впоследствии говорить? Чего дожидалась? Не разрешения ли от бремени? И когда это было?

Есть, впрочем, иная версия, еще более похожая на правду: аборт сделали именно там, в провинциальной глуши. Операция прошла не слишком удачно: Лиля навсегда лишилась возможности иметь детей, хотя и без этой беды к материнству никогда не стремилась. Ни тогда, ни потом.

Туманное свидетельство о туманной истории (туман и впредь еще множество раз будет окутывать ее бурную жизнь) привело к необходимости «перепутать» важнейшую дату, забыть которую она уж никак не могла. Подведя черту под своим пестрым, сумбурным прошлым, Лиля связала, наконец, судьбу с человеком, которого все эти годы любила — «так, как, кажется, еще