Мой брат, мой враг - Иван Козлов

На пляже оставались любительницы приключений да, наверное, поэтессы — нежные девицы с огромными мечтательными глазами. Бильбао с эскортом — а эскорт составили пятеро парней, таких же подвыпивших, рослых буянов — не обращали на нежных никакого внимания, шли мимо, но зато ощупывали и ощипывали представительниц той прекрасной половины человечества, которая, вроде бы протестуя веселым визжанием против этих грубых шуточек, подставлялась под их крепкие горячие ладони.

Вот в зоне досягаемости Бильбао оказалась точеная блондиночка с огромным мячом в руках. Она стоит к нему спиной, будто не замечает, будто не хочет замечать, будто не знает, что нельзя находиться на пути подвыпившего Бильбао. Нет, он не сволочь, он не гад, он не сделает ей больно, но… Но мимоходом, без остановки, он вскидывает руку, пальцы, никогда не теряющие гибкость и ловкость, делают свое дело, и вот уже в этих пальцах — голубая лента, составлявшая верх изысканного купальника. Блондиночка кричит, прижимая мяч к освободившейся от заточения в материи груди:

— Бильбао, дурачок, отдай, что ты делаешь!

А Бильбао знает, что делает. Он все тем же размеренным шагом идет по мокрому песку, с прищуром смотрит на затухающий солнечный диск и будто не замечает бегущего за ним белокурого ангелочка.

— Бильбао, отдай, Бильбао! Да ты что!

Он останавливается так, чтобы развернуть ее лицом к морю, чтобы хохочущая братия видела только спину девушки с легким загаром, а все остальное открылось лишь его глазам:

— Меняю на мяч!

И вишневым солнцем, и зеленоватым морем, и бледно-голубым небом освещается блондинка. Нет гнева и страха в ее глазах.

— Ты сумасшедший, Бильбао!

Отпускает покатившийся к воде мяч и тотчас прикрывает ладошками темные изюмины грудей.

Бильбао подзывает ее рукой:

— Иди, сам одену.

— Ты сумасшедший! — Нет гнева и страха и в голосе.

Он надевает ей бюстгальтер и говорит так, чтоб слышала лишь она:

— Боже, какое красивое создание! Какая идеальная фигура! Ты чудо, малышка!

И идет дальше, и блондиночка завороженно и влюбленно смотрит ему вслед, забыв о качающемся на тихой волне мяче.

А братва Бильбао хулиганствует, как армада флибустьеров, получившая на откуп от командира город в знак победы. Братва орет подобающую моменту песню «Бредет орда, берет в полон славянок…» и срывает, по примеру вожака, купальники с девчонок, те тоже визжат и ахают, в честь перемирия пьют из пластиковых стаканов вино и глядят при этом лишь на Бильбао. А он уже не пьет, он с Коленькой стоит на срезе песка и воды и разговаривает так трезво, будто не было ни попойки, ни пьянящих девчонок:

— Все нормально, Коля?

Тот одет в брюки от светлого костюма, в рубашку с модным стоячим воротничком. Тот не орет песен и не лапает девок и совсем не старается походить на Бильбао. Коля жует сухую веточку, поправляет золотую оправу очков:

— Спасибо, Сережа. Ты мне тут скучать не даешь. Я в Ростове чуть не скис от тоски.

— Неужто в Ростове скучно? Там ведь столько девок! Со мной знаешь какие на журфак поступили!..

— Девки есть. Моря нет, вольницы нет. В общаге разве вот так можно развернуться?!

Коленька был сыном учительницы физики и врача, слыл интеллигентным мальчиком, учился на пятерки, но успевал и бычков ловить, и футбол гонять, и драться умел. Пил он очень мало, вовсе не курил, раздеть на пляже девчонку никогда не посмел бы, лишь с тонкой улыбкой наблюдал за буйствами друга, но учить того своим принципам даже и не думал. Не по годам выдержанным и мудрым был Коленька.

— Сиротка сказал, ты в выходные уезжаешь в Светловск местных лупить?

Бильбао заулыбался:

— Мы с этой миссией туда уже мотались. В каком классе тогда учились, не помнишь?

— В девятом. Первый раз в марте поехали. Я в зимней математической олимпиаде участвовал, там познакомился с Ритой, узнал ее адрес, получил приглашение на чай. И вот после чая, когда к автостанции шел, меня местные отдубасили. Я тебе об этом сказал, и ты на следующий же день бойню там устроил.

— А что, хорошая драка тогда вышла. Мы после того раз пять или шесть еще с ними сходились. Ни разу не проиграли.

— Пацанами были, — сказал Коленька. — Но сейчас — дело другое. И драка совершенно другая намечается. Я с вами поеду.

— Не стоит. — Бильбао поднял плоский камешек, запустил его по воде. Камешек удачно перескочил через первую волну и долго еще прыгал лягушкой, не желая тонуть.

— Стоит. Я поеду.

— Чтоб скучно не было? — Бильбао глянул в сторону своей гвардии. Там орда начала очередную забаву. На плечи парням взгромоздились девчонки в купальниках, наездницы толкаются, пытаясь свалить друг друга. — «Идет орда, берет в полон славянок»… Вина не хочешь? У кого-то из наших банка вина должна быть. Хорошее, домашнее. А потом поплаваем. До буев. Сил хватит?

— После вина так напрягаться не стоит. А выпить… Пойдем пропустим по стаканчику.

Бильбао оглянулся, замер в охотничьей стойке, направив взгляд на одну из кабинок для переодевания. Над ней взмыли на миг тонкие руки.

— Иди, Коленька, разливай. А я сейчас.

Коленька понятливо улыбнулся, поискал на песке плоский камень и кинул его над водой. Камень столкнулся с первой же волной и тотчас утонул. Коленька улыбнулся, прошептал себе под нос: «Другого и не надо было ожидать. Талант — он во всем талант». Но Бильбао этого уже не видел и не слышал. Он уверенно шел к нужной кабинке, ни на секунду не задержавшись, не сделав шаг мягче, неслышней, повернул в ее синий жестяной лабиринт, крутнулся там пару раз…

Девушка перед ним стояла совершенно обнаженная, держа на плечах махровое полотенце. Он увидел только ее глаза, не мог ничего больше видеть, кроме ее темных глаз. Девушка не завизжала, не заругалась, не стала заслонять свое тело одеждой или хотя бы руками. Она спокойно глядела на Бильбао. Так прошло, наверное, с полминуты.

— Все рассмотрел? — наконец спросила она.

Он молчал. Он не находил слов для ответа.

— Теперь выйди вон отсюда. Вон выйди, слышишь?

У нее был негромкий, но сильный голос.

Бильбао повернулся и молча покинул кабинку. Коленька видел, как он вышел из нее и направился не к компании, где уже разливалось по стаканам вино из трехлитровой банки, а к морю. Сбросил джинсы и тельняшку, зашел в воду, сразу же нырнул, выплыл нескоро, широкими гребками стал уходить в сторону едва видного над горизонтом осколка солнца. Минуты через три осколок этот вспыхнул и пропал, тут же на землю навалились сумерки. Как ни вглядывался Коленька в воду, Бильбао он уже не видел.

Из синей кабинки вышла высокая девочка, прошла мимо них, тоже посмотрела на море. Коленька ей кивнул, но она не заметила этого, пошла к домам, однако у крайних грибков пляжа все же остановилась. Наверное, забеспокоилась за пловца.