Кто такой Малкольм Пэрриш? - Мария Сергеевна Петренко

звали Аннабель Отис, и она жила совсем недалеко от нашей академии. Девушка была нашей ровесницей, училась она в самой обыкновенной школе и увлекалась искусством. С нас можно было написать картину: два парня в полосатых шарфах сидят по обе стороны от девушки в белой шубке, которая, к тому же, блестела от лежащего на ней снега. Мы разговорились.

– А как ваша учёба? В академии сложнее учиться, чем в обычной школе?

– На самом деле, да. Сложнее, – рассказывал я, так как Пэрриш учился в академии с детства, а я всё-таки только год, – Учебники тяжелее, нагрузки больше, домашние задания тоже немаленькие. Но ничего, справимся, тут немного осталось.

– Это интернат? Вы там живёте?

– Иногда нас выпускают, как видишь. Амнистия на каникулах и по праздникам, – Пэрриш включил всё своё обаяние.

– А на кого ты собираешься учиться после школы? – мне захотелось узнать хоть немного об Аннабель, ведь говорили мы преимущественно о нас с Пэрришем.

– Я ещё не думала об этом. Может, журналистом: буду брать интервью у знаменитостей и очень важных людей. Да, точно! – девушка широко заулыбалась.

Мы проболтали несколько минут, ужасно замёрзли и решили переместиться в кафе, которое находилось недалеко. Как я уже говорил, Аннабель была похожа на ангела: у неё были кудрявые тёмные волосы чуть ниже ключиц, её карие глаза на солнце отливали золотом, щёки были розовыми от мороза, а на длинных ресницах ещё не растаяли снежинки. Конечно же, она мне понравилась. Но, как ты, возможно, догадался, её больше привлёк Пэрриш. Она слушала его рассказы, подперев рукой подбородок, и улыбалась.

Спустя несколько часов я дал Аннабель номер телефона академии, и мы разошлись.

– А ты на неё поглядывал, брат, я заметил.

– Всё-то ты видишь, Пэрриш! Но только не буквы в книгах, – я всегда знал, как его подколоть – его зрение хромало.

– Туше, Говард.

После встречи с Аннабель я сильно изменился: отвлекался на уроках, смотрел куда-то вдаль, молчал и думал об этой прекрасной девушке.

– Я понял, в чём твоя проблема, Адам. Ты влюбился.

– А… что?

– Звонили из Рая и спрашивали, не украл ли ты у них ангела и не запер ли её в своих мыслях.

– Прекрати, Пэрриш. Эти твои глупые шуточки, – друг отвлёк меня от размышлений, – Она всё равно на тебя смотрела.

– Не волнуйся, я вне конкуренции. У меня нет на это времени. Завоюй её, ты ж сможешь, – он подмигнул.

– Ох, Пэрриш, ты веришь в меня больше, чем я сам. Спасибо, – я был польщён такой верой друга в меня.

Именно в этом самый главный плюс мужской дружбы: она зарождается очень быстро, и она самая крепкая. Мы учились и жили вместе лишь полгода, но создавалось ощущение, что мы знакомы уже много лет.

Слава Богу, моя успеваемость не стала хуже из-за постоянных размышлений об Аннабель. Хотя, друг смог бы мне помочь: он же был прекрасным учеником, у него получалось всё, за что бы он ни брался.

Однажды после уроков в нашу комнату постучал комендант и сообщил, что мне звонят. Пэрриш удивлённо улыбнулся и закивал головой. Мы стремглав побежали в холл, Пэрриш даже не успел снять очки. Я сорвал трубку.

– Алло?

– Адам? Привет! Это Аннабель, узнал?

– К-конечно, – я начал заикаться, а Пэрриш замахал руками и зашевелил губами, намекая на то, чтобы я продолжал, – Как ты?

– Прекрасно, спасибо. А Пэрриш здесь? Сможешь позвать его к телефону?

– Эм… – я обернулся, Пэрриш махал головой и шептал «Нет!», – Нет, его здесь нет, подойти он тоже не может.

– Оу, жаль. А как у тебя дела? Как учёба?

– Хорошо, всё хорошо, – Пэрриш выдохнул.

– Я записалась на курсы журналистики! Представляешь?

– Молодец, Аннабель. Прости, но мне надо идти, я позвоню тебе.

– Хорошо, до свидания.

Она положила трубку. Пэрриш похлопал меня по плечу, он был расстроен не меньше моего.

– Пойдём, братец. Пора делать физику.

– Я же говорил тебе, Пэрриш. Ей понравился ты. Звонила она тебе. Она замешкалась, когда узнала, что ты подойти не можешь.

– Адам, не нужно. Мы всё устроим, я помогу тебе её покорить. Веришь? Не расстраивайся. Давай, улыбнись!

Пэрриш скорчил рожу, а я рассмеялся, хотя и пытался сохранить серьёзное лицо. Про его серьёзность наврали в выпускном альбоме. Даже твой друг Доминик более серьёзен, чем был Пэрриш.

Глава 6

Помнишь тот инцидент на зимних праздниках? Мы с Пэрришем постарались забыть об этом как можно скорее. Однако же, теперь он дублировал все записи, как я тебе и говорил, и стал нервным. Я иногда замечал, как у него дрожали руки. Он стал подозрительным, но старался улыбаться так беззаботно, как раньше. Но я всегда замечал, когда в его глазах были ранее редкие нотки печали.

Однажды мы продумывали сюжет одного из его рассказов вместо того, чтобы делать химию, и дошли до момента, где главный герой должен был, наконец, встретиться со своим отцом.

– Итак, Барнаби стучит в дверь, и… – он опустил взгляд и закусил губу, а затем снял с носа очки и потёр переносицу пальцами.

Малкольма почти ничего не могло вывести из себя, кроме тех ситуаций, когда от него требовали подчинения. Он ненавидел уступать, но в конфликты никогда не ввязывался. «Зачем мне спорить с человеком, если я окажусь правым?» – говорил всегда он, пожимая плечами.

– Ты боишься? Боишься отца? Пэрриш, я могу стать для тебя психологом на пару часов.

– Я не боюсь его. Просто… я устал, понимаешь? – он наклонился вперёд, – Мне 16 лет. И все эти годы я живу так, как он говорит, как он хочет. Знаешь, какой будет моя жизнь: сейчас я закончу академию, пойду в университет, выучусь на юриста и буду работать в суде, отправлять людей в тюрьмы, даже если они не виновны. Ты знаешь, что такое судебная ошибка? А теперь представь: я отправляю в тюрьму на 20 лет человека, а он ничего не делал. Меня обвинят, я лишусь работы и спокойного существования! Да я буду винить себя всю свою чёртову жизнь! – Пэрриш уже перешёл на крик.

– Я понимаю тебя. Нам хочется независимости и свободы, мы же подростки, – я придвинулся к нему поближе, чтобы успокоить, – У тебя нервный срыв…

– Он говорит, что по окончании учёбы я буду волен делать то, что захочу. Вот только это ложь! Он запрещает мне писать сейчас, запретит и потом, – Пэрриш ходил по комнате кругами.

– А когда ты станешь совершеннолетним? Тогда по закону ты будешь свободен как птица, – я не мог понять, почему я