Установления и обычаи двора халифов - Хилал ас-Саби

Я нашел, что [память о] большей части этого уже стерлась в последующие века, изменились порядки [в халифате], и не всякий, рассматривая этот период, понимает [это] и разбирается в этом. Зная со [слов] моего деда Ибрахима ибн Хилала[36] о том, что не осталось уже в его время тех, кто вместе с ним “[занимался] науками и участвовал в развлечениях, принятых в то время, /6/ и не осталось теперь тех, кто был вместе со мной”[37], я счел для себя необходимым [поведать] об этом, ссылаясь на него и его рассказы. Я опасался, что это лучшее постигнет участь забытого прошлого, и решил, что благодеяния, которыми осыпала меня и моих предков династия Аббасидов, — да укрепит Аллах ее устои! — “обязывают меня воскресить” их древние обычаи, описать правильную историю их жизни. Я собрал то, что нашел в источниках, и то, что было в моей памяти, и хочу, чтоб об этом узнали другие. Я надеюсь, что придворный за свою службу получает то, что делает его счастливым, на что он надеялся и чего ожидал, да поможет [ему] Аллах!

Я разделю то, что мною написано, на главы, раскрывая в них то, как обстояли дела в прошлом и что стало в [наши] дни, чтобы можно было понять из этого, в чем [суть] прошлого и настоящего, ушедшего и грядущего.

[Глава 1]

/7/ Я НАЧИНАЮ РАССКАЗ О ВЕЛИКОМ ДВОРЦЕ[38]

Дворец был обширен и много больше, чем его нынешние великолепные остатки. Доказательством тому является то [обстоятельство], что он примыкал к ал-Хайру[39] и ас-Сураййе[40]. Сейчас же расстояние между ними значительное, и от дворца оба они отстоят далеко. Дворец перенес пожары, которые разрушили дома, жилища, строения и обжитые места, во время мятежа при низложении ал-Муктадира би-ллах[41], да будет милостив к нему Аллах, и при возвращении его [на престол], при аресте ал-Кахира би-ллах[42] и убийстве Ибн Хамдана, прозванного Абу-л-Хайджа'[43], из-за следовавших друг за другом восстаний, поднимаемых соперничающими [группами], — [все] это погубило большую часть резиденции.

Что касается резиденции, то в ней были пашни и землепашцы, /8/ рабочий скот и 400 бань для обитателей ее и слуг. В дни ал-Муктафи би-ллах[44], да будет милостив к нему Аллах, во дворце было 20 тысяч гулямов-дари[45] и 10 тысяч слуг, чернокожих и белых[46]. При ал-Муктадире би-ллах, да благословит его Аллах, по общему мнению, было 11 тысяч слуг: из них — 7 тысяч чернокожих и 4 тысячи белых славян, 4 тысячи женщин, свободных и невольниц, и несколько тысяч гулямов-худжри[47]. Одна смена караула, предназначенного охранять резиденцию, состояла из 5 тысяч отборных пеших воинов, 400 караульных и 800 /9/ слуг внутренних покоев[48]. Шихна[49] города под предводительством Назука[50], начальника ма'уны[51], [насчитывала] 14 тысяч пеших и конных.

Рассказ

Рассказал ал-Хусайн ибн Харун ад-Дабби, кади: “Говорил мне Мансур ибн ал-Касим ал-Кунна'и, который сказал: "Обычно в дни праздников на рассвете я приезжал верхом к дому вазира 'Али ибн 'Исы[52], а в мои обязанности входило сопровождать его в мусаллу[53] и оттуда в дар ас-султан[54]. /10/ Затем в свите вазира я возвращался к нему во дворец, сидел перед ним, пока не заканчивалась церемония, и присутствовал на трапезе. Случилось в один из праздничных дней так, что я немного замешкался, [потом] поспешил выехать, но на одной из улиц путь мне преградил Назук со своей процессией. Перед ним — более 500 слуг с церемониальными свечами и факельщики, а их [еще] больше. Я должен был стоять на месте почти до рассвета, пока они не прошли. Когда я добрался до дворца вазира, тот уже уехал. Я последовал за ним в мусаллу, но не смог приветствовать[55] его из-за толпы вокруг него. Догнал я его у резиденции — там была та же картина. Я пришел вместе с ним в его дом. Увидев меня, он спросил: "Абу-л-Фарадж, почему ты не почтил нас сегодня своим присутствием?" Я поведал ему о том, что со мной случилось и как преградило мне дорогу шествие Назука. Когда я закончил, то пожалел, что слишком возвеличил дело Назука, так как вазир недолюбливал его и был нехорошего мнения о нем, к тому же обычно он порицал расточительность, будучи сам [человеком] строгих правил и бережливым. Я испугался, что этот разговор дойдет до Назука и тот воспримет его как донос на него и подстрекательство вазира против него. Пока я размышлял, предполагая самое худшее, вошел Назук, поцеловал руку вазира и встал [перед ним]. Вазир сказал ему: "Да продлит Аллах твою жизнь, Абу Мансур! Да умножит он [число] государственных мужей, подобных тебе! Воистину, своим торжественным выездом сегодня, как поведал мне Абу-л-Фарадж, ты украсил державу и ислам. Ты досадил этим неверным и непокорным. Да благословит тебя Аллах, да будет милостив к тебе повелитель, ибо не осталось в его государстве вождей и вельмож, которые подражали б тебе [в этом]. Отправляйся тотчас же к себе во дворец, устрой прием, и народ прославит тебя". Сказал Мансур ибн ал-Касим "Я очень, обрадовался этому, печаль моя сменилась ликованием, и тревога — спокойствием. Вазир закончил прием. Я вышел и нашел /11/ Назука, который сидел в помещении хаджибов[56], ожидая меня. Когда он увидел меня, то вскочил со стула, бросился навстречу и поцеловал меня в лоб, воскликнув: "Я — твой раб, ведь я не оказывал тебе услуги, которая побудила бы тебя к тому, чтобы ты отплатил мне добром и оказал мне милость. Ведь я совсем не ожидал, что услышу от вазира подобное услышанному сегодня". Он просил меня проводить его до дома, но я ответил, что обязан присутствовать на трапезе вазира, а после обязательно приеду к нему. Я поехал обратно и сел с вазиром за стол. Я опять стал вспоминать происшедшее, снова вазир начал восхвалять [Назука] и превозносить его. Когда я вышел, [вижу] — у дверей посыльные Назука терпеливо дожидаются меня. Я отправился с ними. Назук встретил меня. У него я поел еще раз, а затем перешел в зал, где он принимал друзей. Когда я собрался уходить, он дал мне с собой всяких даров на 1000 динаров"”.

Когда прибыл посол царя румов в правление ал-Муктадира би-ллах