Начало немыслимого - Александр Ярославцев

Специальный фужер для бренди стоял в шкафу, но у премьера не было ни сил и ни желания идти доставать его. Наполнив щедрой рукой стакан почти до краев, Черчилль принялся поглощать божественный напиток жадными глотками.

С начала войны бренди был для Черчилля самым лучшим лекарством, при помощи которого он боролся с тайным недугом, что часто посещал душу правителя Британии. Мало кто знал, что внешне уверенный и вполне успешный в себе политик был подвержен частым приступам депрессии. Пройдя хорошую школу в среде английской аристократии, Уинстон научился хорошо скрывать свой душевный недуг, однако это не могло продолжаться бесконечно долго. Обращение за помощью к врачам, по твердому убеждению Черчилля, могло поставить крест на его политической карьере, и потому он предпочитал бороться со своим внутренним врагом при помощи алкоголя.

Янтарный напиток превосходно бодрил душу потомка герцога Мальборо. Он с легкостью изгонял из нее черную меланхолию, раскрепощал сознание и давал дорогу бурной умственной деятельности политика. Под его божественным воздействием Черчилль начинал буквально искриться множеством идей и предложений по преодолению той или иной трудности.

Именно такой человек и был нужен дряхлеющей Британской империи, на которую с начала мая 1940 года трудности обрушились как из рога изобилия. Твердость и уверенность премьер-министра в собственных силах помогли англичанам пережить горечь военного поражения у Дюнкерка и катастрофу на Крите. Напористость и решительность Черчилля позволила британским войскам выстоять в ожесточенном сражении под Аламейном в Африке и взять штурмом твердыни Монте-Кассино в Италии. Его неторопливость и невозмутимость спасла британскую армию во время Арденнской катастрофы, когда судьба всего Западного фронта висела на волоске. Божественный напиток всегда придавал британскому премьеру силы и энергию, но с каждым годом это давалось ему с большим трудом. Чтобы добиться очередной победы над внутренним врагом, Черчиллю приходилось увеличивать дозы приема спиртного. Однако по прошествию времени бренди перестал давать необходимый результат, и у господина премьера стали появляться досадные осечки. Одновременно с этим у старого политика стала развиваться раздражительность и нетерпимость к тем, кто проявлял медлительность и осторожность, в противовес его стремительным, а иногда откровенно авантюрным решениям. Так, десантирование британских солдат в Голландию было проведено по личному указанию Черчилля, несмотря на отрицательное заключение фельдмаршала Монтгомери и офицеров его штаба. А когда операция провалилась, премьер, не моргнув глазом, свалил всю вину на нерадивых исполнителей его блистательного замысла.

Предсказания Фимса о грядущем поражении на выборах породили у премьера сильнейшую депрессию. Жестоко обиженный на рядовых британцев, «кавалер ордена Башмака» затворился в своих апартаментах вместе с солидным запасом бренди. Судорожно зажав в руке стакан, он стал лихорадочно размышлять над тем, как предотвратить черную неблагодарность нации. Вскоре графин опустел, но господин премьер ни на йоту не продвинулся в своих поисках спасительного решения. Бренди давно уже бурлило в крови «первого британца», но долгожданное озарение так и не приходило. Словно смеясь над престарелым политиком, алкоголь лишь порождал обрывки различных идей, которые, несмотря на все его старания, он никак не мог связать воедино.

Не желая признавать поражение, Черчилль решил продолжить борьбу за справедливость. Не колеблясь ни секунды, он пододвинул к себе новый графин и, вынув из него хрустальную пробку, продолжил созидательный процесс. После очередного глотка бренди по щекам Уинстона неожиданно побежали соленые слезы. Властный и решительный человек, привыкший одним росчерком пера посылать на смерть десятки, а то и сотни тысяч людей ради блага страны, горько и неудержимо плакал, охваченный сильной жалостью к себе. Если бы его в этот момент увидел кто-нибудь из посторонних, монументальный образ мудрого политика, столь усердно культивируемый Черчиллем на протяжении многих лет, был бы разрушен раз и навсегда. Потомок рода Мальборо в этот момент был так жалок и беспомощен, что его вид мог напугать лишь только малолетних детей из отдаленных деревень Шотландии, но никак не врагов Британской империи.

Плохо контролируя рвущиеся из груди судорожные всхлипывания, он лишь утирал со своих обвисших щек обильно катящиеся слезы и громко шмыгал носом, подобно обиженному первокласснику. Зрелище было потрясающим по своей силе и эмоциональности. Однако массивные дубовые двери кабинета и верный секретарь, сидящий перед ними, подобно цепному псу, надежно скрывали распустившего нюни первого министра от постороннего взгляда.

Сколько продлилось душевное очищение британского премьера – сказать невозможно. Потерявший счет времени Уинстон не помнил эту досадную мелочь. Но вслед за этим началось долгожданное воздействие янтарного напитка. Стирая со щеки очередную горючую слезу, Черчилль неожиданно вспомнил фразу из одного детективного рассказа писателя Гилберта Честертона. Отставленный в конце двадцатых годов от политики усилиями своих недругов, Черчилль решил заняться литературой. Талантливый человек талантлив во многом. Лишившись парламентской трибуны, Уинстон удачно переквалифицировался в писателя, много читая разных писателей.

«Где умный человек прячет сорванный им лист? В опавшем лесу. А тело убитого человека? На поле боя…» – доходчиво пояснял читателю Честертон устами отца Брауна, ведущего расследование одной запутанной истории. Эта фраза сразу пленила ум Черчилля своей откровенной простотой и убийственной логикой, едва только была им прочитана. Одно время он постоянно помнил ее, но по прошествию времени забыл и вот теперь вновь вспомнил это изречение.

Охваченный внезапным озарением, он вскочил из-за стола и стремительно, насколько ему позволяла комплекция и состояние, бросился к огромному стенному сейфу, что стоял в дальнем углу кабинета. Потратив некоторое время на борьбу с так некстати застрявшей в кармане пиджака связкой ключей, он открыл массивную дверь этого бронированного монстра и принялся лихорадочно искать в его недрах нужную бумагу.

С покатого лба британского премьера упала не одна капля пота, пока он нашел среди множества стопок бумаг и папок одну невзрачную папочку зеленого цвета. Тощая, с коричневыми завязками, она имела на своей титульной странице, редко встречающийся гриф секретности документов – «Совершенно секретно, только для высшего руководства империи». Чуть ниже ровным почерком клерка имелось пояснение: «„Операция Клипер“, отпечатано в одном экземпляре». В папке находился черновой вариант плана войны британских сил с Советским Союзом, которая могла начаться сразу после капитуляции Германии.

Идея войны со Сталиным после разгрома Германии зародилась в голове Черчилля в конце сорок четвертого года, сразу после голландской неудачи. Тогда он впервые отчетливо осознал, что эту войну Англия закончит не главным победителем, а всего лишь союзником двух сверхдержав, России и Америки. И значит, те огромные материальные, людские и финансовые жертвы, что понесла Британия в борьбе с Гитлером, пропадут даром. Это было совершенно неприемлемо для интересов нации, и эту несправедливость следовало исправить любой ценой.