Столешники дяди Гиляя - Виктор Михайлович Лобанов

— Ты поразительный московский всезнайка, Гиляй, — неоднократно говорил ему Чехов, прослушав очередной необыкновенный рассказ, сочно и колоритно переданный Гиляровским за обедом или чаем.

— Бросай ты, Гиляй, свою московскую хронику! Займись рассказами, — часто убеждал Чехов своего беспокойного, вечно стремящегося к новизне друга, неутомимого исследователя московской жизни.

— От моих опытов в этой области, Антон, как ты хорошо знаешь, осталось немного, а остальное легким дымком взвилось во дворе московской полицейской части, когда сжигался тираж моей первой запрещенной книги — «Трущобные люди», которую благословил Глеб Иванович.

Титульный лист книги В. А. Гиляровского «Трущобные люди», весь тираж которой был сожжен по распоряжению царской цензуры

Москва и москвичи высоко ценили и чтили Чехова. Это особенно выразилось в жаркий июльский день 1904 года, когда Москва встречала на вокзале останки писателя, а затем с болью и скорбью провожала их к месту последнего успокоения на Новодевичьем кладбище.

Чеховское обаяние, воспоминания о его чарующем поэтическом таланте притягивало в Столешники тех, кто тяжело переживал великую утрату, понесенную русской литературой, кому доставляло истинную радость оживить в памяти подробности общения с ним.

— Зачастили к нам чеховцы, — заметила жена Гиляровского, Марья Ивановна, на покров день, когда в Столешниках пекся традиционный пирог с мясом и капустой. — Даже при Антоне Павловиче я многих у себя в этот день не видывала.

— Раньше, Маня, — отвечал ей Гиляровский, — мы все постоянно, чуть ли не ежедневно встречались и видались в «Будильнике», «Развлечении», «Москве», «Свете и тенях». Некоторых этих журналов теперь уже нет. Существующие не только растеряли многих из нас, но и сами изменились. Да и жизнь теперь требует иного освещения современности, иных тем, чем тогда…

Редакционный день «Будильника». Рисунок Н. Н. Чемоданова. Стоит второй слева — А. П. Чехов, в дверях — В. А. Гиляровский

Послушай, о чем говорят приходящие к нам теперь чеховцы. Сегодняшний день от них словно заслонился минувшими днями. Они не всегда видят, что чеховский «злоумышленник» уже не отвинчивает гайки на рельсах, а начинает прислушиваться к разговорам о забастовках, что «три сестры», может быть, высланы из Москвы за чтение нелегальщины, а владелица «вишневого сада» спешно складывает чемоданы, чтобы спокойнее провести тревожное время в городе. Ты порасспроси-ка у нас бывающих… Многие ли из них смогут вразумительно ответить на вопрос: чем живет сегодняшняя Москва и москвичи?

И сам дядя Гиляй отвечал:

— Москвичи теперь начинают кипеть! В этом привлекательность сегодняшнего момента. Это надо ловить, схватывать и доносить до читателей!

Я тоже, ты хорошо знаешь, люблю Москву, привязан к ней и предан ей, как сын. Я москвич и горжусь, что могу себя называть этим почетным именем!

У меня, как и у тех, кто сейчас считает себя чеховцами, обостренная любовь к родному, старинному русскому городу. Я, как и многие коренные москвичи, увлечен Москвой, особенностями ее быта, повадками, манерами, говорами. Это увлечение наложило своеобразный отпечаток на вкусы и пристрастия работавших с Чеховым писателей и окрасило в определенные цвета их произведения. И Антон и все, кто вместе с ним начинал писательскую деятельность, старались вкладывать свои наблюдения и фантазию в форму небольших коротких рассказов. Много сил и внимания отдавали они московской тематике, московскому быту.

Москвичи постоянно были перед нашими глазами. Вольно или невольно они заставляли нас в наших писаниях главное внимание отдавать Москве, — говорил Гиляровский.

Не случайно возникла в чеховские времена газета «Московский листок». Подчеркнутое внимание ее было направлено на текущую повседневность московской жизни, на москвичей и их быт.

Колоритнейшая фигура газетной Москвы того времени — Николай Иванович Пастухов. Москва выпестовала и вывела Пастухова в люди. Организовав «Московский листок», Пастухов с самого начала своей издательской деятельности сосредоточил внимание на московском репортаже и стал приучать к этому сотрудников.

«Московский листок» дал литературный приют многим из тех, кто раньше сотрудничал в московских иллюстрированных еженедельниках. Одни из них писали в «Листке» от случая к случаю, другие прочно осели в газете. Она стала для них и печатной трибуной, и твердым, постоянным источником заработка.

Среди обосновавшихся в «Московском листке» писателей был Иван Ильич Мясницкий, хорошо знавший Чехова и работавший с ним в ряде московских изданий. В течение многих лет Мясницкий печатал в пастуховской газете живые сценки с натуры, в которых правдиво и остро передавал свои наблюдения над жизнью москвичей, воссоздавал кусочки московского быта.

Сценки Мясницкого легко читались, а вернее, по чеховскому выражению, проглатывались, как рюмка водки. Иногда они получали одобрительные отзывы взыскательных читателей, понимавших и ценивших настоящую литературу.

И. И. Мясницкий был частым гостем в Столешниках. В 1904 году это был уставший от жизни человек, за которым числилось много толстенных романов из московской жизни. Он разделял известность с равными ему по уровню и жанру писателями и во многом имел схожую с ними литературную судьбу.

Молодежь Столешников, группировавшуюся вокруг дочери Гиляровского, в это время слушательницы Высших женских курсов В. И. Герье, Мясницкий интересовал тем, что был не только писателем, но и одним из управляющих крупнейшего московского миллионера Г. Г. Солодовникова. Соединение этих профессий казалось молодежи трудно объяснимым, и она приглядывалась к Мясницкому.