Тайны Храма Христа - Аполлос Феодосьевич Иванов

малым обойдетесь, перебедуете до лучших времен. А они - нет, не те у них кишки. Доподлинно известно, бочки в кремлевских погребах стояли с «солониной» - с ногами и руками засоленными.

- Тьфу! - не сдержался Флегонт. - Что они - не люди? Некрещеные?

- Крещеные, да не по-нашему. «Кото-лики» они. Оскоромились, однако, понапрасну. Все едино пришлось потом сдаться и просить у москвичей милости. А народ наш, говорю, незлопамятлив. Всех выпустили из Кремля живьем, никого пальцем не тронули. Сказали только: ступайте к себе, а к нам со злом больше не ходите и веры своей римской нам не навязывайте!

- Вот это самое и нарисовано на картине?

- Ну да! Как отощавшие паны из Кремля выползают.

- Хорошо нарисовано. Такие картины народ должен видеть. Чтоб не забывать того, что было!

- Мозга у тебя есть, милок. Не то что у тех, кто велел картину снять да неведомо куда отправить.

- А что она за вера такая - «кото-лическая"?

- «Кото-лическая»? - нищенка ехидно усмехнулась. - А вот она такая самая, значит, и есть. Кто ее примет, тот своим ликом будет похож на кота. «Кото-лик» будет!

Помолчав немного, Филимоновна продолжила:

- Непростое дело, милок. Кто по этой вере живет, тот думает одно, говорит другое, а делает совсем третье. От этого непотребства и притворства проявляется у человека на лице этакая противная кошачья улыбочка. Вот и становится человек похожим на кота.

- «Кото-лик», значит, ликом - кот?

- Истинно так! И от той притворной римской веры людям очень много всякого зла учинилось. Самые главные «кото-лики» в старину ни в чем не повинных людей тыщами на костре сжигали. Живьем!

- Ну?! Во живодеры! Во сволочи! Наши попы, на что уж прохиндеи, а такого не творили!

- Ты наших попов не тронь! - опять рассердилась Филимоновна.

- Наши попы всякие бывают. К тому ж у нас попы, а у «кото-ликов» - папы. Это совсем иное дело. Наши батюшки, случается, и водочкой балуются, и деньги любят. Однако ж основные Христовы заповеди они соблюдают. А папы нет, они на поверку во Христа вовсе не веруют. Они завсегда на стороне тиранов и народ охмуряют. Всю жизнь врут. Самые разбойничьи войны благословляют. Когда эти самые папы меж собой за власть в Риме дерутся, то до смертоубойства доходит - дружка дружку ядом травят!

- Ты уж тово! - не выдержал Флегонт. - Зачем так наговариваешь?

- Чистую правду говорю! Иной месяц всего посидит в папах, смотри, уж готов - отравили! Вот те крест!

И Филимоновна истово перекрестилась…

Тут Флегонт вспомнил про свой пятиалтынный, и ему стало стыдно.

Впрочем, сама Филимоновна, как заметил Флегонт, нисколько не стыдилась своего нищенства и побираться умела.

Редко кто мог отказать ей в подаянии. А еще Филимоновна иногда напевала стихи о великом московском пожаре.

Как-то осенью увидел Флегонт ее, сидевшую на пожухлых листьях у забора близ Храма. Прислонившись спиной к забору, она тихо тянула долгую песню про великий пожар:

Шумел-горел пожар московский,

Дым расстилался по реке.

А на стенах в дали кремлевской

Стоял он в сером сюртуке.

Зачем я шел к тебе, Россия,

Европу всю держа в руках?

Теперь с разбитой головою

Стою я на твоих стенах…

* * *

Узнав от нищенки Филимоновны кое-что о Храме Христа Спасителя, Флегонт Морошкин решил сводить в него своих приятелей - братьев Сковородниковых. По своей деревенской робости Сковородниковы нигде после работы не бывали, не считая «распределителя». Там, к слову сказать, ничего, кроме черного хлеба и дешевой хамсы, себе на пропитание не покупали. Предложение Флегонта они приняли восторженно.

Внутреннее богатство и красота Храма произвели на братьев ошеломляющее впечатление. Они прижались один к другому и почти перестали дышать.

- Золотища-то! - испуганно просипел наконец Илюха. - Пуды! Целые пуды его - золотищ-ща!

- Быдто в Кащеевом царстве! - добавил обомлевший Матюха. - Аж глядеть боязно!

Осмелев постепенно, братья с нескрываемым любопытством рассматривали картины на стенах Храма и с удивлением слушали пояснения Флегонта, который пересказывал слышанное от Филимоновны.

Перед уходом из Храма Матюха шепнул Флегонту доверительно:

- Сказывали мы тебе давеча: корова летось у нас в деревне пала. А ребятишки малые. Двое едоков. Ежели бы вон ту закорючку от стенки отвернуть? Как думаешь: хватило б на корову?

Флегонт пожал плечами, а Илюха ответил брату с полной уверенностью:

- Еще б и на поросенка осталось! Ну ништо! Таперича все это добро наше.

- Сумнительно… Слыхать - государству… На машины…

- И нашему «Дворецстрою» отвалится, - авторитетно пояснил

Флегонт. - Ему ж денежки тоже нужны, чтобы нам за работу платить.

- Верно! - согласился Илюха. - Все с толком делается, Ма-тюха! Завтра обратно получка. Мы с тобой еще хрустов отложим. Соберем на животину! А может, и на избенку. А, Матюх?

- Оно бы хорошо бы! А то покель мы тутова, избенка наша, гляди, совсем завалится. И ребятишек пришибеть.

- Типун те на язык! - озлился Илюха. - Надо ж такое ляпнуть!

Братья чуть не поссорились, но Флегонт помирил их. Он пользовался теперь у Сковородниковых большим авторитетом как парень грамотный и бедовый. Флегонт рассказывал братьям и про Храм Христа, и про Москву и кое-что добавлял от себя.

* * *

Несколько любопытных сезонников - среди них, конечно, Флегонт Морошкин - задумали пойти на Красную площадь. Она была неблизко от барачного городка, но найти ее не так чтобы очень трудно: топать все прямо по берегу, а потом перед третьим мостом свернуть влево.

И братья Сковородниковы с ними увязались.

«Конечно ж, они, Илюха с Матюхой, тоже люди, но брать их с собой было стеснительно по серьезной причине: из-за скупердяйства несусветного одежонку свою деревенскую они все еще не поменяли на рабочую. Так и ходят в сермяжных домотканых рубахах и в заношенных портках, подобранных понизу у лаптей онучами. Куда ж в этаком параде на Красную площадь?» - рассуждал Флегонт, но взять их все-таки пришлось.

Опасался Флегонт напрасно: на Красной площади и другие люди, приезжие из деревень, расхаживали в лаптях и притом вполне свободно.

- Не родня случаем? - пошутил Флегонт. - Обувка-то у них того же фасона.

- Не-е! - простодушно ответил Илюха. - У нас лапти с подковыркой*!

И, задрав ногу, показал на двойную подошву.

[*Подковырка - двойное плетение на подошве лаптей.]

В Мавзолей Ленина тогда не попали: не в тот день, оказывается, пришли. Почтительно глядели издали на сооружение из полированных мраморных плит. Шапки, понятно, все сняли, притихли…

Флегонт сказал