Разговоры о тенях - Евгений Юрьевич Угрюмов

тезис о её достаточной

ироничности, и показала в улыбке не ровные, но как раз такие, какие любим мы,

мужчины (во всяком случае, Профессор, Доктор и я) зубки, подруга Софи. – Ах,

Александр, Вы бы ещё поклялись врачующим Аполоном, Асклепием, Гигией и

Панацеей… что, мол, никому не поднесу лекарства смертоносного, даже если о

том попросит, не допущу и беременных женщин до аборта. Не стану оперировать

страдающего каменнопочечной болезнью… – при этом Софи изобразила из себя

клоунессу Ми-ми-ми… из цирка «Карлик Нос», – но, это же смешно, Александр!

но, Вы же чувствуете, как это несерьёзно и иронично: «…не допущу и

беременных женщин!..»

Не знает латыни, говорите? Наша подружка, до того как стать хозяйкой кукол

(почему, всё-таки, кукол, разъяснится позже), почти закончила медицинский

институт, факультет сестринского образования, где, кстати, впервые и встретила

нашего друга парадоксов, теперь челюстно-лицевого хирурга (разбросанные по

операционной, простите, по операционному столу кости), и, поэтому, по-латыни

знала и, я думаю, достаточно, чтоб понимать что значит «Aquila non captat

muscaus» и уж, конечно, не могла не быть знакома (пусть даже уже не в полной

мере – забывается со временем) с сочинением под названием «Клятва». Кто не

слыхал?.. зайдите во всемирную сеть, наберите Гиппократа и узнаете всё… всё об

этом, я бы сказал, кодексе врачебной чести… но об этом, если представится такая

возможность, позже… позже… а почему позже? теперь, теперь…

история… эпизод из истории («я часть той силы…» -

ух и тянет же пристроиться, прилепиться, прикоснуться,

извините, извините, об этом ещё будет), из истории

12

знакомства с Софи доктора Жабинского и профессора

Делаланда.

«It was many and many a year ago»1.

Это было давно, это было давно

В королевстве приморской земли:

Там жила и цвела та, что звалась всегда,

Называлася Аннабель-Ли.

Я любил, был любим, мы любили…

(Э. По, «Аннабель Ли», пер. К. Бальмонта. «Эдгаровый перегар»)

В трамвае. Зимой. Холодно. Воздух от холода синий. Студент Жабинский,

цитирует другу студенту профессору Делаланду:

– Древний ученый Авиценна сказал так: «Врач должен обладать глазами

сокола, руками девушки, мудростью змеи и сердцем льва».

Софи, стоящая тут же, рядом, за друзьями, прислушивающаяся (не

прислушивается, а прислушивающаяся) к друзьинскому разговору, тогда ещё не

подруга – просто, ехали в одном, замёрзшем синим воздухом трамвае – не

выдержала и вставила:

– И иронией!

Кондуктор тормознул, Софи повалилась прямо на будущих: доктора и

профессора. Представили? Все остальные тоже повалились: домино называется.

Повалились все: студенты, дедушки и бабушки… две подружки-школьницы на

двух друзей-школьников, повалились друг на друга, словно они костяшки

домино, а не инженеры, кастелянши и проводницы поезда дальнего сообщения,

следования, это как кому, у кого что больше болит.

– Держаться надо же! не на пляже же!

– Вы же мне…

– А что там у Вас?

– И иронией, – извиняясь и улыбаясь за водителя или извиняясь за водителя и

улыбаясь не очень ровными, но как раз такими, как уже было сказано, какие

любим мы, мужчины, зубками, повторила Софи и добавила всё то, что я уже

сказал раньше про операции с летальным исходом и необходимой, поэтому,

докторам, иронией, без которой им никуда.

Доктор оценил и представился. Профессор-студент тоже хотел вставить своё

незначительное Антонио (не знаю, не знаю, Владимир Владимирович, но моего

звали Антонио; Антоном называла бабушка и вторая бабушка и оба дедушки –

про них бы ещё разойтись, – отец называл – Антонио, мама, Антоша, друзья-

1 Э. По, «Аннабель Ли», перевод К. Бальмонта) (про Набоковский Эдгаровый перегар)

13

школьники, да и студенты-друзья дразнили: Антошка, Антошка Пойдём копать

картошку), но трамвай жёстко остановился, и доктора, вместе с Софи, снесло к

передней двери, потому что им или, да им и всё равно, обоим, надо было

выходить. Студент-профессор, качнувшись, остался стоять, зацепился за

поручень.

Всем известно, что первые пары в университетах бываю рано утром, и

добросовестным студентам приходится рано утром ездить на трамвае на первую

пару, а профессору, как все понимают, пришлось потом пожалеть об этом (я хочу

сказать, о том, что его не снесло на остановке к передним дверям, и, что он не

вышел вместе с ними – ему ещё надо было ехать и ехать… три остановки).

«Лучше бы я тогда пошёл вместе с ними в морг, лучше бы я сдох тогда…» (что

равносильно, если кто заметил) – ловил себя на мысли, потом, профессор,

понимая, с другой стороны, что в морг его, пожалуй, и не пустили бы, потому, что

он не учился в медицинском институте, он учился в другом, немедицинском

институте, и, естественно, у него не было белого халата в портфеле, без которого

в морг не пускали. У них же, у будущего лицевого хирурга и должной стать в

будущем менеджером сестринского дела, или заместителем главного врача по

работе с сестринским персоналом, или старшей или главной медицинской

сестрой, или заведующей отделеним сестринского ухода, но ставшей, как уже все

прочитали… ах, этот style administratif (что в переводе с французского -

канцелярский стиль, но об этом позже)… у них же халаты были, и сейчас, стоя

над трупом в морге, где было не теплее (халаты надевали на пальто и шубы), чем

в трамвае, хотя здесь окна не были расписаны всякими вызывающими

изморозями и процарапанными на них прорицаниями, типа: «Крепитесь,

креститесь (снова невидимые миру слёзы)… крепитесь люди, скоро лето» (и

правда, кому там в морге креститься?) – они – будущий, которого назовут в узком

Zirkel (круге) «парадоксов другом» и будущая, в будущем не ставшая главной

медицинской сестрой, уже не могли думать о всяких нюансах внутреннего (по

правде говоря, и внешнего) строения современного мёртвого человека (nämlich,

мертвеца и трупа), нюансах патологий, аномалий, анормалий и норм, о которых

рассказывал грустный патологоанатом (увеличенная печень, прокуренные лёгкие,

нетронутый (с печальным восторгом), как у младенца, мозг, селезёнка, к тому

же…) Их мысли уже превращались в помыслы и устремлялись в какое-нибудь

уютное место, чтоб поговорить, иносказательно пока, конечно, о вдруг

нахлынувшем на них чувстве и о нахлынувших чувствах.

Никак не обойти этот деликатный вопрос (это чувство, эти чувства),

деликатный вопрос: в кино, романах, шоу, цирке, цирке на льду, олимпийских

играх и олимпиадах, семинарах по патологоанатомии в морге (кстати), других

играх и представлениях – вопрос размножившийся так, что кажется других чувств

и страстей на свете нет, и можно страдать только от любви, быть счастливым

только от любви, только от любви сходить с ума, пьянеть, быть помешанным….

Только любовь ставит на место, только из-за