Сначала было весело - Александр Варго

– Это не важно, кто я, – хмыкнула женщина. – Важно, что ты сделал.

– Что я сделал? – заторможенно переспросил Дэн. Он попытался задрать на диван поврежденную ногу и чуть не застонал от новой вспышки боли – ему казалось, что в колено вогнали раскаленный шомпол.

– Ты без спросу взял одну вещь. Разве тебя не учили не брать чужое?

Дэн машинально поправил очки, слепо щурясь сквозь осколки в оправе. Нет, пожалуй, лучше вообще без очков, и он снял их.

– Я ничего у вас не брал, – выдавил он из себя.

– Брал, – закивала женщина, уголки ее губ снова поползли вверх, словно кто-то невидимый засунул в ее рот пальцы и растягивал плоть. – Брал, брал.

Дэн, кряхтя, коснулся распухшего колена, которое неоперабельной опухолью вздулось под тканью джинсов.

– Я ничего не понимаю, – угрюмо сказал он. – Я не знаю вас. Почему вы решили, что… ну, что я украл у вас что-то?

– Потому что несколько дней назад тебя видели. Это было ночью, ты выходил из моего дома, – снизошла до ответа она.

– Несколько дней, – отозвался эхом Дэн. Он вздохнул. – И все-таки… Можно конкретней?

– Ты мне надоел, упрямец, – покачала головой незнакомка.

Не переставая ухмыляться, она наклонилась вперед и вдруг с размаху ударила кулаком по распухшему колену Дэна. Он замер на месте, лицо посерело, глаза вылезли из орбит, и лишь через несколько секунд воздух взорвался от нечеловеческого вопля. Он раскачивался на диване, задрав голову к потолку, и выл, как попавший в капкан зверь. Нестерпимая боль выворачивала все его нутро наизнанку, бедная нога горела и пылала факелом, теперь раскаленный шомпол кто-то невидимый (и очень жестокий) двигал вверх-вниз.

– Заткнись, – рявкнула женщина. Поднесла к его залитому кровью и слезами лицу гвоздодер, – тебе мало?!

Нет, Дэну было вполне достаточно. Поскуливая, он как можно плотнее вжался в диван. Его худое тело мелко подрагивало.

– Прошу… – глотая слезы, заныл он. – Не бейте… Пожалуйста…

– Просто отдай мне мою вещь, парень. И я уйду отсюда. Обещаю, что не трону тебя.

– Я не понимаю, о чем вы! – истерично выкрикнул Дэн.

– Как тебя зовут? – неожиданно мягко проговорила женщина.

– Денис, – всхлипнул он. – Денис Самохин.

– Денис, – с удовлетворением произнесла незнакомка, словно смакуя имя молодого человека. – Денис.

– Денис, – подтвердил Самохин и выдавил робкую улыбку. Он вытер лицо. Все еще плохо соображая, он внезапно решил, что теперь, зная его имя, эта психованная маньячка уберется из его дома.

– Меня можешь называть Надеждой, – сказала гостья. – Хорошее имя в твоей ситуации, согласен?

Лицо Дэна поблекло.

Никуда она не уйдет, ядовито прошипел чей-то голос над ухом, и его затрясло от ужаса.

– Ты читал «Денискины рассказы», а, Денис? – как в тумане, услышал он голос Надежды. – Их написал Виктор Драгунский.

– Нет, – убито ответил Дэн. Он снова посмотрел на тело Кристины, и, когда увидел густеющую лужу крови вокруг головы любовницы, его вновь обуял первобытный ужас.

«Нет, этого не может быть. Кристи жива, она… просто ранена».

Но в том-то и дело, что Кристи мертва. В этом и заключался кошмар ситуации, в которую он влип. Влип по самые уши.

– Тебе нужно это принять, – заметила Надежда, следя за ним. – Я даже где-то слышала американскую пословицу на этот счет. Мол, живи с этим. Знаешь?

– Live with it[1], – обреченно проговорил Самохин.

– Верно, – усмехнулась Надежда. – Смотрю, образованный. Ну, вернемся к «Денискиным рассказам». Помнишь историю, как Дениска не хотел есть манную кашу и вывалил ее в окно, а маме сказал, что все съел? И горячая каша попала дядечке за шиворот? Что потом сказала мама?

– Чья? – тупо спросил Дэн.

– Ты дурак? Мама Дениски. «Тайное всегда становится явным», вот что она сказала. Короче.

Надежда посмотрела на часы, висевшие над головой Самохина, и лицо ее стало озабоченным.

– У меня очень мало времени. Я даю тебе три минуты, чтобы ты вернул мне мои вещи. Так и быть, золото можешь оставить себе. Мне…

– Золото? – изумленно перепросил Дэн.

– Не перебивай меня, придурок, – резко сказала Надежда. – Мне нужна бутылка. Надеюсь, ты не выбросил ее.

– Я ничего не…

– Она была завернута в синюю тряпку, – не обращая внимания на слова Дэна, продолжала женщина.

– …никогда не видел…

– …а пробка заклеена, – сказала она, чуть ли не с ненавистью глядя на молодого человека. – Суперклеем. Бутылка очень тяжелая.

Дэн медленно поднял на нее насмерть перепуганные глаза.

– Если ты не вернешь ее мне, я раскромсаю тебя на куски этим молотком, – тихо сказала Надежда. – Сделаю из тебя картинку, только разборную. А пазлы пусть собирают менты и судебные эксперты. Мне терять нечего. И начну я с твоих яиц.

Слезы снова покатились по лицу Дэна.

– Это какая-то ошибка, – чуть слышно выдавил он.

– Время пошло.

«Бутылка… Тряпка, пробка… Она ненормальная!»

Мысли, одна ужаснее другой, мохнатыми пауками сновали в охваченном паникой мозгу, но это никак не решало проблемы.

Три минуты, сказала она.

Что можно сделать за три минуты?!

Точнее, как выбраться из этой передряги живым?

Между тем Надежда отодвинулась назад. Сдвинув толстые колени вместе, она, не сводя глаз с притихшего Дэна, начала равномерно постукивать громадным молотком по столу. После каждого удара тарелка с фруктами в испуге подпрыгивала.

– Одна минута прошла, – наконец сказала она, мазнув равнодушным взглядом по настенным часам.

Дэн тревожно заерзал на диване.

Перед глазами мелькали кадры недавних событий – сладостное возбуждение при виде Кристи, запах ее духов, непередаваемый вкус губ любовницы… Предвкушение ночи с ней… И всему этому в одно мгновение пришел конец.

– Полторы минуты…

Он судорожно обвел языком сухие губы. Образ любовницы вдруг сменила другая картина – его кости размолоты в кашу, пальцы расплющены, яйца превратились в две кроваво-лохматые тряпочки, и он – поседевший от истязаний, но все еще живой, вопящий от страха кровоточащий обрубок.

«…раскромсаю тебя на куски…»

По телу пошла дрожь от этих слов, они были равносильны ковырянию в открытой ране металлической щеткой.

Среди жутких пауков, шевелящейся массой заполонивших его мозг, внезапно слабым маячком вспыхнула догадка, едва уловимая, настолько легкая, что, казалось, вот-вот растворится, как искра в ночи.