Киссинджер о Киссинджере - Уинстон Лорд

естественным образом к проблемам, которые следовало решать за короткий промежуток времени. Это присуще природе бюрократического аппарата, который ежедневно получает тысячи телеграмм и должен составлять ответы на них.

Что выделяло взаимоотношения Никсон – Киссинджер, так это, для начала, то, что Никсон не любил бюрократические обсуждения. На уровне тактических решений он проявлял интерес, но вникал не очень глубоко. И Никсону совсем не нравились бюрократические перепалки, поэтому он сосредоточивал свое внимание на дискуссиях по долгосрочным целям. Что он пытался сделать? Я был ученым, который писал книги по этим же темам с исторической точки зрения, а именно то, чем люди, как правило, не занимаются каждую неделю, но как раз о том, как великие руководители анализируют ситуацию.

Итак, это оказалось удачной комбинацией. И мы с Никсоном провели вместе часы, задаваясь вопросами: «Что мы пытаемся сделать? Чего мы пытаемся достичь?» Я никогда не встречался с Никсоном до его избрания президентом, но у нас обоих была одна и та же мысль, скажем, о Китае. Он написал статью. Я готовил материалы для Рокфеллера в таком же ключе. Поэтому мы изначально были заодно в том, что мы должны открыться Китаю. Мы проанализировали это таким образом, который оказался уникальным или особенным в американском процессе.

Летом 1969 года мы были в курсе того, что у китайцев есть все основания бояться советского нападения. И сам по себе факт такой осведомленности был удивителен для администрации Никсона, потому что мы изучали сообщения о советско-китайских столкновениях, которые попали в поле нашего внимания многими путями, но по большей части потому, что советский посол продолжал сообщать нам о них. Из этого мы сделали вывод, что, поскольку обычно Советы не информируют нас о своих пограничных проблемах, значит, они планируют нечто такое, для чего они хотят создать предлог. И мы изучили эту проблему, мы изучили, откуда нападения происходили, и тому подобное.

Главное, как сказали мы друг другу, «возможно, нам придется принимать решение. Советский Союз может напасть на Китай этим летом. У нас нет отношений с Китаем. Они сохраняют постоянную враждебность. Они нападают на нас по дипломатическим каналам и повсюду, так в чем наш интерес в этом конфликте?». И мы решили, и это, разумеется, означает, что Никсон решил, что поражение Китая будет не в американских национальных интересах и что поддержка России будет не в американских национальных интересах. На самом деле в национальных интересах будет помешать России. Поэтому нам нужно было найти какие-то средства для выражения этой идеи. И мы попросили (Эллиота) Ричардсона, заместителя государственного секретаря, и (директора ЦРУ) Ричарда Хелмса выступить с речами. По каким-то причинам это попало на заседание кабинета министров, а не на заседание СНБ, что означало, что большинство народа не могло понять, почему мы вообще-то обсуждаем это дело. Но те два выступления состоялись, в них было сказано, что, если начнется война, это будет печальное событие. Это означает, что мы окажемся вовлеченными, по крайней мере, в политическом плане. Это было серьезное решение, принятое Никсоном. Я не знаю никого другого, кто мог бы сделать такое.

Все самые лучшие эксперты по России того времени предупреждали вас и Никсона о том, что, если мы откроемся для Китая, мы подорвем наши отношения с Москвой. А случилось как раз противоположное.

Именно. Очень интересное происходит в бюрократическом аппарате, они посчитали это глупым шагом. Некоторые действительно ведущие ребята, спецы по России (Чарльз Юстин) Болен и (Льюэллин) «Томми» Томпсон, затребовали встречу с Никсоном. Оказалось, что они достаточно прозорливы, потому что сказали: «Мы наблюдаем ваши различные шаги, и мы заметили некоторые предложения, которые были сделаны по снятию ограничений на торговлю». А то были всего лишь ничтожные предложения, речь шла о том, чтобы позволить туристам покупать в Гонконге китайские товары на сумму 50 долларов США. Но они заметили это, и они сказали: «Мы хотим предупредить вас, что Советский Союз не примет такого рода внешнюю политику и что вы, возможно, начинаете войну с Советским Союзом». Это никогда не входило в нашу систему; мы никогда не работали через такую систему.

А оказалось также, что открытие Китаю немедленно улучшило наши отношения с Москвой.

То есть произошло совершенно противоположное тому, о чем они предупреждали.

Не тогда, а позже, в 1971 и 1972 годах.

Правда. Выступления, которые я упоминал, прозвучали летом 1969 года.

Потом, между 1969 и 1971 годами, была пауза на информацию в открытой печати, но в это же время велась очень активная дипломатия, при помощи которой мы вначале изучали каналы связи, а потом уже сами стали использовать каналы. После того как я вернулся из Китая в июле 1971 года, перед тем, как Никсон выступил с речью, объявлявшей об открытии, мы проинформировали советского посла, в попытке предотвратить выражение советской реакции в том духе, который был обрисован советологами, как это было описано ранее. Мы сказали фактически так: «Мы хотим вести такого же рода общие дискуссии с Советским Союзом, но мы предупреждаем вас, что, если вы сделаете что-либо серьезное, что-то конфронтационное, это не заставит нас свернуть с выбранного пути и даже приведет к удвоению наших инициатив». Ответ был совершенно противоположным тому, о котором нас предупреждали эксперты. Ответ был таков, что советский посол (Анатолий) Добрынин приехал в Сан-Клементе и предложил провести встречу в верхах между Брежневым и Никсоном.

Мы провели московскую и пекинскую встречи на высшем уровне одновременно. Наша основополагающая стратегия заключалась в том, чтобы быть намного ближе к Советскому Союзу и Китаю, чем они сами друг к другу. Советы неверно истолковали наши первоначальные попытки начать готовить советский саммит, потому что они не знали о китайском саммите.

И мы предлагали его Советам еще до китайцев.

Мы предложили им встречу в верхах, и они могли бы на самом деле провести ее первыми. А они продолжали играть с нами и выдвигать разные условия. И вплоть до июля 1971 года, когда я собирался в Китай, Советы могли бы провести встречу в верхах первыми. Но они настаивали на предварительных условиях, особенно в том, что касалось Германии.

Когда мы летели в Китай во время секретной поездки, Аль Хэйг позвонил мне в Таиланд и завуалированно, но так, что никого не смог бы обмануть, сказал, что Советы в очередной раз отклонили проведение встречи в верхах и обусловили ее проведение ратификацией германских договоров и успехом берлинских переговоров.

Поэтому мы держали вопрос о советском саммите открытым и,