Лоскутное одеяло - Алла Осипова

Потом начинались другие осенние заботы, копали картошку и квасили капусту. Так что скучать мне не приходилось.

Иногда мы с дедушкой ездили в Москву за покупками. Раньше он работал в милиции, но, как я поняла, в милиции такие честные простаки, как мой дедушка, не нужны. Видимо, с ним случилось что-то не очень для него приятное, и дедушка никогда ничего не рассказывал о своей работе. Может быть, там были какие-то секреты. Эта тема не обсуждалась у нас в доме. Я только знаю, что мой дедушка — не робкого десятка. Однажды мы ехали с ним в электричке, и в вагон вошел пьяный здоровый мужик в разорванной куртке. Он громогласно стал задираться к молодой женщине, которая с маленьким ребенком сидела около выхода в тамбур. Весь вагон в ужасе замер, все вагонные мужчины резко сделали вид, что оглохли, ослепли и вообще давно спят мертвецким сном.

Ситуация накалялась с каждой минутой. Мужик сильно толкнул бедную женщину и сказал ей ужасно оскорбительную фразу. Вагон молчал, а задира все больше и больше распоясывался. Будь я мужчиной и умей драться, то просто немедленно шарахнула бы этого омерзительного мужика по морде. К сожалению, тогда я была только одиннадцатилетней худенькой девочкой. Тут мой дедушка, сухонький усатый старик, спокойно встал со своего места и потихоньку подошел к пьяному громиле.

— Иди-ка сюда, — обратился дедушка к пьяному. — Мне нужно с тобой поговорить.

Забияка встал огромной горой перед дедушкой и угрожающе навис над ним, дыша в его лицо перегаром.

— С какого рожна я буду разговаривать с тобой, старый хрен?

Дедушка улыбнулся лучезарной улыбкой.

— Ты «Пшеничную» пил или «Столичную»? — спросил он, и глаза его засветились любопытством.

— Я пил самогон, — прорычал тот в ответ. — И это тебя совершенно не касается!

— О, самогон — это просто прекрасно! — ответил мой дедушка. — Просто прекрасно! Видишь ли, я с моей бабушкой люблю гнать самогон. У меня есть даже специальное, особое устройство для самогона, совершенно необыкновенной конструкции. Этот аппарат подарил мне мой старый друг. Очень известный изобретатель. Он работал над ним много лет. И наконец добился того, что самогон из него получается просто прекрасным. Мы с бабушкой холодными вечерами берем немного самогона, садимся на террасе и пьем его с нашими консервированными огурчиками и любуемся на наши яблони. Очень приятно вечером, после всех трудов, выпить немного своего собственного самогона и согреться! А я люблю иногда запить самогон томатным соком. Ты любишь томатный сок? Говорят, он очень полезен для мужского здоровья. — Дедушка взглянул на задиру, и в глазах его появился озорной огонек.

Пока пьяный слушал слова моего старика, его лицо постепенно смягчалось, а кулаки медленно разжимались. Он удивленно, чуть приоткрыв рот, смотрел на деда, слегка покачивая в такт своей лохматой головой.

— Да, — сказал он, — я тоже люблю томатный сок. С солью, и черным хлебом, и с борщом. — Его голос стих. Он уже казался просто нашкодившим мальчиком.

— Понимаю, — закивал дедушка, — и я уверен, что у тебя прекрасная жена, которая ждет тебя дома и готовит борщ.

— Нет, — ответил мужик, — моя жена умерла. — Тихо покачиваясь вместе с поездом, огромный детина зарыдал, размазывая грязь и слезы по лицу. — У меня нет жены, у меня нет дома, у меня нет работы. Мне так стыдно за себя, я — сволочь. — По его щекам катились слезы, и спазм отчаяния пробежал по телу.

— Да, — сказал дедушка, вздохнув, — тебе и вправду нелегко, сынок. Присядь со мной и расскажи мне все.

Дедушка сел на лавку, а мужик присел рядом и близко склонился к плечу старика грязной, кудлатой головой. Дедушка ободряюще похлопывал горемыку по плечу и что-то говорил ему на ухо. Так мы и доехали до Москвы. На прощание мужик обнимал дедушку и чуть не целовал его. Дедушка пригласил его приехать к нам в гости и дал наш адрес. Но конечно, мы больше никогда не увиделись с этим несчастным пьяницей. Тогда я поняла, что не обязательно силой идти на силу, а можно агрессию укротить добром и лаской.

Так мы и поживали с дедушкой и бабушкой в нашем маленьком домике, подчиняясь ритмам природы и всем ее законам и изменениям. Школа для меня была по-прежнему подобием маленького ада. Даже не хочется рассказывать все школьные ужасы. По-прежнему у меня не было подруг, кроме летней Светы. Зато я возвращалась в свой маленький рай, где меня ждали ласка и тепло. Так шли год за годом, без особых событий и перемен.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, мама с отчимом разбились на машине. Я долго не могла в это поверить. Мне казалось, что я виновата в этом. Я так мечтала о смерти отчима, мне так хотелось, чтобы он исчез с лица земли тем или иным способом. Он исчез, но мою мамочку захватил с собой. Отчим снова отобрал ее у меня.

На похороны меня не взяли, поэтому мне все время казалось, что мама скоро приедет. Но она не приезжала… Я стала сиротой, но в моей жизни мало что изменилось. У меня были мои любимые бабушка и дедушка.

Прошел почти год. Бабушка за этот год разучилась улыбаться, каждую ночь плакала, перестала есть и очень сильно похудела. В один из хмурых, серых дней она, печально глядя в окошко из кухни на дорогу, сказала:

— Все стало неинтересно… Нет у меня больше мочи. Я устала… Простите меня. Хочу к Рите. Я ей там нужна.

Ее кожа постепенно становилась желтой и сморщенной. Дедушка отвез ее в больницу, и там ей поставили диагноз «рак желудка» и сразу взяли на операцию.

Когда дедушка вернулся из больницы, он со слезами на глазах рассказывал:

— Доктор сказал — главное, чтобы она проснулась после операции, чтобы сердце выдержало… Сердце у нее с рубцами, оказывается… Инфаркты были, а она никогда не жаловалась, бедная.

Мы крепко обнялись с дедушкой, и я почувствовала, как быстро намокают от слез его седые усы.

— Дедушка, дедулечка, миленький, мне так страшно! Обещай, что ты не бросишь меня, что ты никуда не денешься! — Я сжала его с такой силой, что у деда хрустнули кости.

— Анютка, я не оставлю тебя, дочка, ни за что, не бойся. Да и бабушка, бог даст, оклемается. Медицина-то наша о-го-го куда ушла, может, вылечат. Ты это, того, будь пока за хозяйку, отвлекись, посуду помой, приготовь что-нибудь, так и легче станет, — ответил дедушка, освобождаясь из моих объятий. Он ушел на улицу и принялся ожесточенно сгребать листья.

Утром дедушка уехал в больницу, а я осталась одна. Сердце барахталось в тревожной вязкой тревоге, губы онемели и потрескались. Я подошла к бабушкиным иконам и встала перед ними на колени:

— Боженька, прости меня за все! За Лео Таксиля и «Занимательную Библию», прости, что я так смеялась над бабушкой! Пожалуйста, если ты есть, пусть моя бабушка проснется после операции, пусть она только проснется! Я покрещусь, я буду в тебя верить, я сделаю все для тебя, Господи! Только пусть она проснется, оставь мне ее! Божья Мать, вы забрали уже мою маму, оставьте мне бабушку, пожалуйста. Она же такая хорошая! — Слезы текли у меня по лицу, и я даже их не вытирала, — Господи, если хочешь, пусть я никогда не буду похожей на Алину Айвазовскую, пусть у меня никогда не родятся дети, о которых я так мечтала, пусть! Только бабушка пусть проснется после операции! Ну, пожалуйста!!!