Легкомыслие - Ринат Валиуллин

– Виктория, – повторил движением губ Тино.

– И как только победа окатила его с ног до головы и уже поселилась там, именно в этот момент бык в конвульсиях махнул головой, воткнул свои рога Мулетино в пах и подкинул высоко вверх. А когда тот упал, ударил его рогами еще несколько раз и сам рухнул рядом, – он говорил с таким азартом и страстью, что Тино было видно, как у него надувалась вена на виске, будто это была струна, ответственная за его голос, видел, как из-под усов вылетают капельки слюней. Они терялись в клетчатой ткани впереди сидящей рубашки. Тино слушал и наблюдал, как те быстро исчезали в хлопке под палящими лучами.

– Как ты думаешь, им страшно?

– Еще как. Уж они знают, насколько опасен бык. Поэтому матадор должен быть хитер. Для победы ему необходимы три У, – сделал паузу отец, будто ожидая вопроса.

– Что за три У?

– Ум, умение и удача – его основное оружие плюс команда.

– Он ведь все равно убьет быка?

– Убьет.

– Как глупо.

– Что?

– Выходит, что самые умные из быков те, что ленивы и не лезут в драку вовсе?

– Умные они… – спрятал остальные слова в усы отец.

– Почему вы стали звать меня Шура? Александра вам уже надоела?

– Да, вы правильно заметили, слишком закрытая. Сейчас вы открыли свой цербер, – сомкнул и разомкнул свои пальцы для наглядности Герман. «Замок открыт, добро пожаловать на бал», – поставил я ударение в первом слове на первый слог.

– Какой замок?

Доктор показал пальцем на ее руки: – Раньше вы были под замком и держали себя в руках, а теперь развели их, они лежат спокойно на спинках кресла.

– Просто мне надоело держать себя в руках, я их отпустила. По домам. Хочется расслабиться, нет, не так, хочется чего-то позитивного в жизни.

– Чего-то или кого-то?

– И того и другого.

– Может, коньячку?

– Я пас, у меня завтра утром репетиция.

– Опять пойдете к своему рыцарю с косичкой, который распускает ее на репетиции. «Ее», – выделил я про себя, но Саша этого не заметила.

– И слова, и даже руки… чтобы показать, куда и как должны двигаться наши.

– Кстати, как его зовут?

– Давид.

– И как он собой?

– Сделан он, как настоящий мужчина: из рук, дел и вовремя вставленных слов.

– Можно я выпью с вашего разрешения? Ваша история меня так растрогала.

– Вы хотите сказать утомила.

– Вы томная, а история как история, работа как работа. Что-то я тоже заработался.

– Устали? Отдохните. Как вы обычно отдыхаете?

– Гуляю. Гуляю по дому.

– Отлично! Это откуда?

«Какой пронзительный голос», – мелькнула у меня мысль и тут же заняла очередь за коньяком. «Ничего особенного», – отозвалась впередистоящая. «Ты слишком трезвая, чтобы рассуждать». «Зато ты пьешь как лошадь» И пошло-поехало. Совесть, все время она не вовремя.

«Это от коньяка, детка».

– Кстати, ваш режиссер пьет?

– Конечно, как и нормальные режиссеры.

– А как вы считаете, нормальные психологи могут себе это позволить?

– Вы спрашиваете у меня разрешения? «Я, конечно, все понимаю, клиенты, усталость, суббота. Мне, может, тоже хочется, но я же терплю. Надеюсь, он не начнет распускать руки?» – посмотрела Саша внимательно на сильные волосатые руки Германа, растущие из-под закатанных рукавов рубашки.

– Не начну, – снова прочел он меня. – Даже если вы будете просить. Просто хотел вам предложить прогуляться вместе.

– Вы про коньяк?

– Да. Стоит только выйти немного из себя, и ты дома, – открыл я стеклянную дверь шкафа, достал початую бутылку.

– Ну, скажите, откуда это. Что-то очень знакомое? – звонко засмеялась Шура.

– Это от коньяка, – повторил я вслух свой ответ, снова выпуская джинна из бутылки. Скорее всего это был не джинн, а орел, потому что коньяк был армянский, но летал не хуже. Почему пойманных джиннов держат в бутылках, а орлов в клетках?

– По-моему не хватает какой-то детали.

– А что за деталь? Вы про закуску, наверное? – снова отозвалась хозяйка приятного голоса, который она так легко сдавала всем. Ей было не жалко.

– Знаешь главное правило однолюба? После первой не закусывают.

– Золотое правило.

– И вообще. Хорошему коньяку закуска не нужна, хорошему коньяку нужна компания.

– А если я не хочу быть компанией вашему коньяку.

– Поздно, – махнул пятьдесят Герман. – Я о другом, точнее сказать, о другой. Детали.

– Я, кажется, знаю какой, если вы про жену режиссера, то она тоже работает в нашем театре.

– Пазлы сложились. Она тоже играет в этом спектакле?

– Да, она очень хочет быть Викторией.

– Пожалуй, вам лучше подойдет роль Виктории, а Хуану пусть сыграет жена режиссера.

– То есть вы настаиваете на карьере?

– Безусловно. Лестница в небеса, вопрос только: пешком или на лифте. На лифте, конечно, быстрее.

– Не знаю. Точно уверена, что вниз только на лифте или из окна, если будет мучить совесть.

– Давайте без крайностей, без совести.

– Бессовестно, – улыбнулась Саша.

– Правильно, играть так бессовестно, – согласился я и сделал глоток. Те мысли, что стояли в очереди, расслабились и стали снисходительны.

– А вы кого хотели бы сыграть в этой испанской балладе?

– Честно? Я бы предпочел быть тем музыкантом.

– Вы хотите переложить меня из одной постели в другую? В свою.

– Честно? Хочу. Уже часа два как хочу.

Трубы и барабаны сыграли начало первой терции. Самая нудная для зрителей, самая тяжелая для помощников матадоров, те с облегчением бросили тяжелые плащи-капоте. «Розовый период», – называли они ее про себя за розовый цвет плащей.

– Пять кг, – опередил вопрос сына отец.

– Почему все свистят? – смотрел, как розовый плащ в руках тореадора уводит быка от лошади. В это время пикадор засадил копье в шею быка.

– Традиция. Вроде как пытаются сказать пикадору: «Слезь с лошади, будь мужчиной». Обычно пикадорами работают ветераны корриды. Видел, как он перебил копьем шейную мышцу быка. Знаешь, зачем? Чтобы тот уже не смог поднимать голову.