Вам - задание - Николай Чергинец

Алексей встал, взял винтовку в левую руку и пошел к своим. А навстречу пригибаясь уже бежал лейтенант Острога:

— Что, Купрейчик, ранен?

— Кажется, немножко есть, — виновато улыбнулся Алексей. Он действительно почувствовал себя виновным, что еще не попал на фронт, а уже ранен...

После уничтожения группы десантников командир решил отправить Алексея в город. Но в это время их группа встретилась с пехотным полком. Командир полка, подполковник, обеспокоенный появлением вражеского десанта, взял их группу под свое начало, а раненого приказал поместить в санчасть.

События на фронте развивались быстро. Полк по радио получил команду развернуть свои позиции километрах в тридцати восточнее того места, где он находился. Спецгруппу, в которую входил Купрейчик, командир полка отпустил, а Алексей остался в санчасти. Решили, что он останется в расположении полка до выздоровления, а затем прибудет к месту службы сам.

Но случилось так, что Купрейчик остался в полку. И немалую роль в этом сыграл майор Миронов — начальник разведки. Он узнал, что Алексей оперативный работник, ранее служил в погранвойсках, и убедил командира оставить его в распоряжении майора. И когда рана у Купрейчика затянулась, он получил взамен милицейской формы общевойсковую, с лейтенантскими квадратами на петлицах.

Вскоре полк, после короткой стычки с врагом, снова снялся со своих позиций и начал отходить на восток.

Купрейчик стоял рядом с майором Мироновым. Они оба наблюдали за движением колонн красноармейцев. Миронов мрачно поглядывал на безоблачное голубое небо и уже в который раз ворчал:

— Оторвемся от леса, и налетят, гады, ей-богу, налетят! Докладывал подполковнику, просил, как отца родного, чтобы уходили ночью, так нет же, ссылается на приказ.

Купрейчик, чуть побледневший и осунувшийся за время болезни, спросил:

— Неужели немцы успели за такой короткий срок подтянуть такие силы, что нам драпать надо?

Майор ничего не ответил. Он увидел, как из лесу выехала черная «эмка» командира полка, и тихо сказал:

— Пойдем командира встретим, — и первым двинулся к пыльной проселочной дороге, по которой все шли и шли красноармейцы.

Купрейчик пошел рядом с Мироновым. Они были похожи друг на друга. Оба высокого роста, черноволосые и кареглазые.

Это, очевидно, заметил и командир полка, потому что, выйдя из машины, пошутил, обращаясь к майору:

— Вы, Николай Кузьмич, наверное, специально оставили лейтенанта в полку. Присмотришься к вам обоим: ни дать ни взять, родные братья, даже походка одинаковая! — И спросил у Купрейчика: — Как себя чувствуете?

— Спасибо, товарищ подполковник, нормально.

— Ну что ж, раз нормально, значит к бою готов.

— Так точно, готов.

— Чего-чего, а боев на нас с тобой хватит.

— Пока почти их не было, товарищ подполковник. Если честно сказать, то не пойму, почему мы отступать должны... — Эти слова прозвучали у Купрейчика как-то резко и зло.

Подполковник хмуро, одними уголками губ улыбнулся, посмотрел почему-то вверх, на небо, затем взглянул туда, где недавно стояли у грузовика Миронов и Купрейчик, и только после этого как-то глухо и недовольно ответил:

— А ты этот вопрос задай командующему или в Москву позвони в Наркомат обороны, а у меня, брат, не спрашивай, потому что не знаю.

И не желая больше на эту тему говорить, командир полка обратился к Миронову:

— Разведка ушла вперед по маршруту?

— Так точно, как было приказано.

— Следите, чтобы далеко не отрывались, в любой момент маршрут может быть изменен.

— Меня воздух волнует...

— Меня тоже, — прервал майора командир, — накликаете!

Он повернулся к стоявшему у задней дверки машины начальнику штаба:

— Аким Иванович, проследи, чтобы зенитчики и слухачи не дремали, в любой момент могут налететь.

Миронов спросил:

— Разрешите начинать движение и нам?

— Движение, майор, начинайте когда хотите, но мне информацию по обстановке обеспечьте.

Миронов и Купрейчик, откозыряв, двинулись к своей крытой брезентом полуторке. Только они приблизились к опушке, как послышались крики: «Воздух! Воздух!»

В безоблачном небе из-за леса появились фашистские самолеты. Оглушительно и резко ударили зенитки, которые, как оказалось, были недалеко.

В городе обстановка с каждым днем становилась сложнее. Оккупанты чувствовали, что сопротивление становится все более организованным и упорным. Стараясь подавить его, фашисты шли на все: почти ежедневно устраивали облавы, за появление в ночное время без специальных пропусков люди расстреливались на месте. Обыски устраивались уже не в отдельных домах, а в целых кварталах, искали подпольщиков, коммунистов, комсомольцев, даже тех, кто по данным гестапо до войны был передовиком труда.

Фашисты одних расстреливали или вешали сразу же, других, прежде чем убить, долго и изощренно пытали.

Город будто начисто вымер. Но это была только кажущаяся тишина... Почти ежедневно, то в одном, то в другом конце города проводились диверсии.

Не сидел без дела и Михаил Иванович Славин. Он часто уходил из дома, где-то пропадал, бывало, целыми ночами.

Изредка к нему приходили незнакомые люди. Вместе с хозяином дома они закрывались в отдельной комнате, о чем-то говорили.

Но отец по-прежнему был хмур, неразговорчив. Его похудевшее, заросшее щетиной лицо светлело лишь тогда, когда тишину города нарушал очередной взрыв.

Со слов соседей Володя знал, что подпольщики вывели из строя подстанцию, поджигали поезда на запасных путях. Вооруженные до зубов фашисты осмеливались ходить по улицам только группами, особенно ночью. Многие из них бесследно пропадали даже днем.

Однажды вечером, когда Володя уже ложился спать, отец привел незнакомого мужчину и, обращаясь к матери, сказал:

— Анастасия! Посмотри за улицей да заодно и Бориса Плоткина встретишь. Скажи, пусть заходит к нам.

Мать накинула старый отцовский пиджак, вышла во двор. Михаил Иванович заглянул в Володину комнату, громко спросил:

— Вова, спишь?

Сын не ответил. Он притворился спящим, чтобы услышать, о чем будут говорить мужчины. Вскоре пришел Плоткин. Володя знал, что он до войны вместе с отцом работал в типографии.

Михаил Иванович пригласил гостей в спальню. Володя через тонкую стенку хорошо слышал их беседу. Незнакомый мужчина, обращаясь к отцу Владимира и Плоткину, сказал:

— По решению руководства подполья вам, товарищи, необходимо устроиться на работу в типографию.