Цена моих грез - Ева Ройс

“Актриса, значит…” – вот что он сказал мне сначала. Фраза до сих пор звучала в голове голосом нелюдя – низким, бархатным, идеальным, как и он сам. Только вот ничего идеального не существует…

Он знает, кто я, что я делала и чего не делала. Так что однозначно за мной следили и похитили меня, следуя только им известному плану. Зачем я нужна? Актриса посредственных спектаклей, ибо на пробы у меня чисто физически не хватало времени, администратор самого обычного клуба – одного из тысячи таких же. И вряд ли его интересует наша с Данькой пятикомнатная квартира, за которую я еще не все деньги уплатила. Что им от меня нужно? Я так и не смогла понять.

Зверь просто смотрел на меня с нечитаемым выражением лица и улыбался молча, а вот глаза, в зеленых глазах же у него был омут – затягивающий и беспросветно темный. Будто бы в их зелени вся чернота ночи, космоса и океанских глубин.

Он был красивым – с короткостриженными густыми волосами цвета молочного шоколада, очерченными скулами, прямым носом и чувственными губами. Плечи были широкие, а подтянутое мускулистое тело скрыто очень дорогим костюмом, несомненно, сшитым на заказ.

Я всегда считала, что у красивых людей не может быть некрасивой души. Однако я ошибалась. Этот мужчина был очень красив внешне, а внутри у него была пустота – все сгнило.

– Понравился? – усмехнулся мужчина, все так же сидя за столом и не отрывая от меня какого–то жадного взгляда. А я все стояла у дверей, мечтая провалиться сквозь начищенные до блеска полы куда–нибудь в необитаемый остров, созданный только для нас с Даней.

– Конечно, – мои губы искривились в улыбке. – Думаю, чтобы я в вас первым делом изменила, будь у меня нож.

Я сначала своих слов испугалась, высказанных вслух – мало ли как псих разозлиться, не хочу по частям покидать этот особняк. Но нет, он не разозлился, а лишь шире стал его оскал на лице – не это ли страшнее?

– Дар–р–рья, – он словно пробовал мое имя, как дорогой десерт, который подают в позолоченной посуде, – для такого интимного действа, как месть, надо познакомиться поближе. К чему высокомерно–отстраненное выканье? И кстати, я не представился. Павел Левич.

Нет вернее средства разжечь в другом страсть, чем самому хранить холод.

(с) Франсуа де Ларошфуко

Я буквально сжирал ее глазами. Красивая она, Снежинка. Безумно красивая. И кожа эта белоснежная, фарфоровая – так и хотелось языком по ней пройти, губами оставить красные отметины.

И чувство такое, словно я всю жизнь пил воду из крана – воняющую хлором, но вот сегодня дорвался до настоящего лакомства – чистейшей родниковой воды. Холодной и невероятно вкусной. Есть ведь с чем сравнить. С тысячами крашенных девиц, в головах которых – пустота. Да и внешность у них одинаковая – конвейерная.

А Даша… Она другая. Что у таких, других, в голове? Когда мне ждать удара в спину? Да и вообще, последует ли он?

О человеческой подлости я знаю непонаслышке. Помню, писал вступительные экзамены в популярный ВУЗ. Готовился я знатно, как и всегда, потому что знал, что денег у меня для откупи нет. Есть только я сам. Про вечно бухую мать не стоит даже упоминать. Хрен что она сделает, если я провалю экзамен, лишь зарыдает да за новую бутылку возьмется. А что? Повод есть. И нет, я не ненавидел ее. Я любил, только с каждым годом она во мне вызывала все больше отвращения. Так вот, я готовился несколько месяцев, лелея свою мечту – вырваться из этого порочного круга, где жизнь бьет меня по лицу, а я подставляю щеку, чтобы ей было удобнее. Я мечтал стать кем–то. Стать образованным, с работой, с домом и семьей – не такой, как моя. Чтобы люди не поджимали губы при виде меня, а в их глазах не было жалости и презрения. И от мысли, что меня примут на бюджет, и я даже смогу себе отбить стипендию, у меня выросли крылья. А может, не крылья это были, а просто я смог допустить мысль, что могу быть таким, как все, и потому выполз из “ниже плинтуса” на пол? И эта разница оказалась мне заоблачным пространством? Хер его знает, а вот я знаю одно – падать даже с уровня пола больно. Потому что мою работу записал на себя сыночек богатого урода, который до этого со мной лясы точил, а я остался ни с чем. Не сумел ничего доказать и вновь оказался там, где мне было место. Просто потому, что у меня было все, но денег не было.

Конечно, сейчас все по–другому. Меня обмануть себе дороже, а в глазах вместо презрения страх и желание угодить. Но ведь с ней иной случай.

Следующий ход за Снежинкой, потому что такие, как она, ни за что не сдадутся. Переждут, но не подчинятся.

– Зачем я тебе нужна… – она криво улыбается и добавляет: – Павел?

Я вижу в ней теперь вызов, страх никуда не делся – его притупила злость на меня и ее ошибку. Однако мне сейчас похер на все, кроме ее губ, которые произнесли мое имя. Током прошибло, волнами снесло. Слуховой оргазм, мать его! Чуть не кончил, как долбанный извращенец, только от того, что она произнесла мое имя.

Пиздец.

– Люблю покупать себе красивые игрушки, – сообщил ей. –Таких, как ты. И играть в них.

– Купи себе душу! – зло произнесла Дарья. – А я ухожу.

Душу, увы, мне не купить. А если бы и мог – не стал бы. Зачем мне, ублюдку, душа? Скажите еще, что совести не хватает.

– Думаешь, я тебе позволю?

– Ты не имеешь права…

– Дар–р–рья, – перебил ее я. – Я тебе и так даю выбор. Или ты соглашаешься на все сама, или я резко перестаю быть добрым, и мы говорим по–другому. Тебе решать, девочка. И не неси ересь про права и прочую ерунду. В этом мире все склоняется под силой денег. Ты, они и те самые законы с правами.

Я в этом успел убедиться. Сука–жизнь довольно меня потрепала, прежде чем раскрыть глаза на реальность.

В тот день, когда я вновь оказался в своем дерьме из–за сына богача, мать у меня умерла. Я вернулся домой, а там она лежит на старом диване в гостиной. И так естественно, что я даже сначала не понял, что случилось. Убрал бутылки, валяющиеся рядом, и пошел к себе. А вот утром, когда увидел, что она лежит все так же, не шевельнувшись, не упав с дивана, как всегда, то до меня дошло. Дыхания у нее не было, как и тепла. Скорая подтвердила ее смерть – алкоголь ее проводил в последний путь. Мне пришлось продать нашу двухкомнатную квартирку, чтобы похороны организовать. Выручил я не очень много: все же район не самый лучший да и состояние квартиры из–за пьянок матери оставляло желать лучшего, однако и того хватило на похороны и еще часть на руках оставалась приличная. На похороны пришло очень много людей и похоже, что лишь поесть. Потому что большинство я не знал, а те, в ком я узнавал родственников, давно от нас отвернулись. И эти самые дорогие родственнички, узнав, что я квартиру продал, предложили у себя пожить, пока я работу не найду. И они же уже на второй день обобрали, оставив меня ни с чем у подъезда. Но и после этого до меня не дошло, что доверять никому и никогда нельзя. До людей обычно долго доходит, и они еще не раз на одну лужу наступают, пока наконец не утонут, приняв океан за лужу. Я потом тоже почти что утонул, но оказался чертовой живучей тварью, раз не сдох. Меня, похоже, ничто не берет.