В поисках единственной - Валентина Кострова

— А к чему такое публичное выставление статуса? — прошептал Лене на ухо, продолжая улыбаться. Мы, конечно, не скрывали от других людей, что встречаемся, но не собирали друзей, родственников, знакомых и не объявляли громко, кто кому приходится. Я не считал нужным каждому что-то объяснять. Ибо моя личная жизнь, она моя. Она проигнорировала вопрос, задело и разозлило. — Я пойду, меня ждут.

— Подожди, — и на виду у всех прильнула к губам, ей хотелось дерзкого поцелуя, я не поддался на ее провокацию, отстранил от себя, чмокнул в щечку. Возвращаясь к своей компании, размышлял над поведением девушки. Было больше вопросов, чем ответов.

— Ты ему ничего не скажешь! — громко говорила Наташа Борису, тот сидел с опущенными глазами. Ее фраза меня заинтриговала, моментально перекрыв мысли о Лене.

— Что не скажешь? — посмотрел на подружку, беря бокал пива, садясь на свое место. Она улыбнулась, нервно поправила рукава свитера, схватилась за чашку с чаем.

— Вот все тебе надо знать!

— Какие-то секреты от меня? С каких это пор?

— Может, мы тебе готовим сюрприз!

— До моего дня рождения еще полтора месяца! Надеюсь, ты не «обрадуешь» меня, что через девять месяцев стану папочкой.

— А ты, я смотрю, так и будешь «рад», — съязвила Наташа. Мы рассмеялись, Борис заметно расслабился. Вечер прошел как в старые добрые времена, когда мы втроем собирались и непринужденно общались, шутили. Вернулся домой после одиннадцати, пришел первым. Уходя из кафе, заметил, что Лены с подругами уже не было. Дома ее тоже не оказалось. Часы показывали первый час ночи, в дверях повернулся ключ. Когда она включила свет в прихожей, от неожиданности вздрогнула. Я стоял в дверях.

— Привет, — она оперлась о стену, довольно улыбаясь. Глаза лихорадочно блестели. Лицо румяное то ли от выпитого алкоголя, то ли от того, что только зашла с улицы. А может еще от чего-то. Я злился, еле сдерживал себя, чтобы не схватить ее за плечи и не тряхнуть хорошенько. Мне было неприятно, обнаружить пустую квартиру, еще странное поведение в кафе бесило.

— Где ты была? — обманчиво спокойно спросил, скрещивая руки на груди.

— А ты как ревнивый муж, — Лена медленно подошла ко мне, не разуваясь, губы изогнулись в чувственной улыбке, глаза жадно заблестели. — Ты же видел, что я была с подругами. Заболтались. Еле отбилась от них. Все никак не могли угомониться по поводу тебя, — она, как кошка, потерлась об меня, но я лишь сузил глаза, никак не реагируя на ее телодвижения.

— А что во мне не так?

— Как раз все так. Даже очень так, — ее пальчики с красным маникюром пробежались по обнаженной груди, очертя рельеф мышц. Если бы не гнев, ее заигрывания не остались бы без внимания.

— Не понимаю смысла сцены в кафе?

— Ой, Дима, да успокойся. Что ты из мухи делаешь слона! — Лена неопределенно махнула рукой, было видно, что не хотела обсуждать со мной данную тему. Чувствовал себя надоедливой мухой, которая жужжит над ухом и раздражает. От этого сравнения еще больше взбесился. Я схватил ее за руки, прижал к стене. Вместо того чтобы испугаться, она возбудилась, призывно приоткрыв губы, часто задышала. Склонившись над ее лицом, прошептал:

— Не люблю, когда меня выставляют идиотом!

— Ты такой злой, — промурлыкала девушка, пытаясь поцеловать, я увернулся. — Это очень возбуждает, будоражит кровь…

— Да? — отпустил ее руки и резко дернул декольте платья в разные стороны. Послышался треск, разрывающийся ткани, показался кружевной бюстгальтер, карие глаза моментально протрезвели, стали огромными. — Продолжать?

— Ты мне испортил платье! — в ее голосе прорвались визгливые нотки. Оказывается платье важнее, чем мое отношение. Поджал губы и процедил:

— Я могу не только его испортить!

— Боже! — прошептала Лена, я застыл в нерешительности, ее шепот был полон какого-то восхищения, радости. — Мне это нравится! — она схватила мои руки, положила на свои груди. Напрягся. Никогда не замечал увлечения в жестком сексе, прошлые отношения были сплошь «ванильными и приторными», как сладкая сахарная вата. — Ну, покажи мне свой разъяренный темперамент!

Дважды просить не требовалось. Я с рыком прижал девушку к стене и впился жестким поцелуем, грубо лаская ее груди, вытащенные поверх бюстгальтера. Она бесстыдно стонала, впиваясь ногтями в плечи, чем еще больше заводила. Наша ссора была погашена на корню. Из ее одежды целым остался только плащ, благодарю тому, что изначально был расстегнут.

Никогда мне лестница до кабинета главного архитектора не казалась такой бесконечной, обычно я ее преодолевал на раз-два-три. Ноги не спешили. Утром пришла секретарша Петра Ивановича и попросила ближе к обеду зайти. За это время я всего себя истязал, думая по какому поводу вызвали.

— Добрый день, Петр Иванович, вызывали? — робко вошел в кабинет, чувствуя себя как в кабинете директора школы после очередной драки.

— Проходи Дмитрий, — жестом Петр Иванович указал стул возле его стола. Послушно сел на указанное место. — Как работа?

— Нравится.

— Все получается?

— Если бы не получалось, вы бы не стали меня здесь держать.

— Дерзишь, мальчик мой. Но это по молодости. Скажи, вот между нами, по секрету, какие планы у тебя лет этак на пять?

— Как-то не задумывался на такой срок, — осторожно ответил, чувствуя, что неспроста ведется разговор издалека.

— Я за тобой наблюдаю. Претензий нет, наоборот, восхищаюсь тобой. Ты четко понимаешь, что от тебя хотят, предлагаешь разумные варианты.

— Спасибо.

— Знаешь, иногда на миллион людей рождается очень талантливый человек. Их считают гениями, чудаковыми, сумасшедшими. Они свое дело ставят превыше остального. И дай благодатную почву, добьются колоссального успеха. Как говорится, талант есть, нужно иметь чуточку везения и тогда весь мир покорится. Зачастую таких людей не сразу видишь, только благодаря какой-нибудь случайности узнаешь, что перед тобой не как все, а один единственный. Ты отличный работник, но мне кажется, что тебе немного тесно в нашем учреждении. За столь короткий срок, ты почувствовал, что достиг потолка. Не так ли?

Я напрягся. Неуверенно улыбнулся. Вопрос был с двойным смыслом. А правильного ответа не знал. Все, что могла предложить эта работа, я впитал в себя. Наверное, слишком быстро. Петр Иванович усмехнулся моему молчанию. Протянул мне папку. Открыв папку, едва сдержался, чтоб не чертыхнуться. Передо мной лежали наброски, которые как-то выкинул, забраковав. Почему не имею привычки все рвать, прежде чем отправить листы в мусорку.

— Я могу все объяснить, — пробормотал, кусая губу от досады. И почему было так неловко за своим работы? Наверное, Петр Иванович посчитал их детскими зарисовками.

— А что тут объяснять. Когда мне их принесли, я не мог понять, откуда у нас тут появился самородок, который мыслить шире, чем привыкли. Благо не пришлось заниматься расследованием. Быстренько злопыхатели подсказали, где искать, думая, что полетит головушка провинившегося, — я непонимающе уставился на начальника, совсем потерял ориентир. — Тебе надо развиваться. И желательно за пределами России. Где-то в Европе иль Америке. Ты поглощаешь данную тебе информацию слишком быстро, бежишь куда-то вечно вперед, опережая возможности реальности.