Как Сюй Саньгуань кровь продавал - Юй Хуа

А-Фан сказал:

– Гэньлун правильно объясняет. Я сейчас как раз коплю на дом. Сдам еще два раза, и можно будет строить. А Гэньлуну нравится Гуйхуа из нашей деревни. Они сначала с другим женихом договорились, но потом передумали. Вот она Гэньлуну и приглянулась.

Сюй Саньгуань сказал:

– Я видел эту Гуйхуа. Она очень задастая. Гэньлун, тебе нравятся большие задницы?

Гэньлун смущенно засмеялся. А-Фан заметил:

– Женщины с большими задницами устойчивые. В кровати на них надежно, как на большой лодке.

Сюй Саньгуань тоже захихикал. А-Фан спросил его:

– Сюй Саньгуань, ты решил, на что потратишь деньги?

– Нет пока. Я сегодня понял, что значит зарабатывать кровью и по́том. На фабрике я зарабатываю по́том, а сегодня заработал кровью. Эти деньги надо тратить с умом. Я их израсходую на что-нибудь важное.

Тут Гэньлун сказал:

– Видели, как у старосты Ли из ширинки торчали трусы в цветочек?

А-Фан рассмеялся. Гэньлун продолжил:

– Может, это трусы той девки Ин?

– Видать, перепутали, когда вставали с кровати, – предположил А-Фан.

– Хорошо бы проверить, надела она трусы старосты Ли или нет, – ухмыльнулся Гэньлун.

Сюй Саньгуань сидел на бахче и ел арбуз. Его дядя, хозяин бахчи, поднялся и стал отряхиваться. На голову Сюй Саньгуаню со всех сторон посыпалась пыль. Попало и на арбуз. Сюй Саньгуань сдул пыль и продолжил есть красную мякоть. Дядя перестал отряхиваться и сел обратно на землю. Сюй Саньгуань спросил его:

– Вон те желтые арбузы как называются?

Перед ними, у бахчи, полускрытой листьями и побегами, стояли в ряд бамбуковые жерди, с которых свисало множество золотистых арбузов с ладонь величиной. С другой стороны лоснились зеленые арбузы подлиннее. В них отражалось солнце. Когда поддувал ветерок, сначала колебались листья и побеги, а потом, вслед за ними, покачивались сами арбузы.

Дядя поднял тощую и оттого особенно морщинистую руку и показал перед собой:

– Желтые? Это золотистые. А рядом, зеленые – те старушечьи…

Сюй Саньгуань сказал:

– Я, дядя, больше арбуза не буду. Я ведь, наверно, уже два уговорил?

Дядя ответил:

– Меньше, я ведь тоже половину съел.

Сюй Саньгуань сказал:

– Я знаю, у золотистых арбузов мякоть душистая. Хоть и не такая сладкая, зато семечки сладкие – городские выплевывают, а я никогда. Что земля родит, то всегда на пользу, лишь бы съедобное было… Старушечьи арбузы я тоже знаю, они не сладкие и не хрустят, от них во рту липко. Их и беззубые могут есть. Дядя, а в меня, поди, еще влезет. Два золотистых и один старушечий…

Целый день просидел Сюй Саньгуань на дядиной бахче, поднялся только к вечеру. Лицо его от закатного солнца было красное, словно свиная печенка. Он посмотрел на дымок, поднимающийся от дальних крыш, отряхнулся, похлопал себя по животу, туго набитому простыми, золотистыми и старушечьими арбузами (а еще огурцами и персиками). Погладил живот и сказал дяде:

– Жениться хочу.

Потом повернулся, оросил дядину бахчу и продолжил:

– Надо мне, дядя, найти жену. Я, дядя, уже два дня думаю, как потратить тридцать пять юаней, что кровью заработал. Хотел дать несколько юаней дедушке, но он такой старый, что ему и тратить не на что. Думал дать тебе – ты из дядьев ко мне лучше всех относишься. Но мне, дядя, жалко, ведь кровью заработал, не руками, жалко отдавать. А сейчас, когда с земли вставал, вдруг подумал: надо бы жениться. Наконец-то придумал, на что потратить… Дядя, а почему когда наешься арбуза, будто кувшин вина выпил? Дядя, у меня лицо, и шея, и пятки, и ладоши – все горит.

На фабрике Сюй Саньгуань под жужжание станков развозил в тачке белые коконы. Работницы с ним заигрывали: то похихикают, то щелбана дадут, то в спину толкнут. Ему приглянулась Линь Фэньфан: коса до пояса, зубы белые, а на щеках ямочки. Всю бы жизнь смотрел в ее большие глаза. А зимой, когда снег, грелся бы с ней под одеялом… Она его тоже щелкала и толкала, а однажды тайком пожала руку. Он ей тогда привез лучшие коконы и с тех пор только такие и возил.

Другая девушка тоже была красавица. Она работала в забегаловке – с раннего утра жарила хворост – и любила чуть что кричать «батюшки»: попадет ли ей масло на руку, испачкается ли рукав, поскользнется ли она, дождь ли, гром…

Через несколько часов ее работа заканчивалась, и она целый день гуляла по городу: перекрикивалась и пересмеивалась со знакомыми на другой стороне улицы и грызла арбузные семечки. Иногда к ее губам прилипала шелуха. А когда она их широко раскрывала, до ближайших прохожих доносилось благоухание семечек.

Пройдя несколько улиц, она возвращалась домой, а через четверть часа выходила переодетая. За день она трижды переодевалась и четырежды переобувалась (у нее имелось три наряда и четыре пары обуви), а когда менять было нечего, повязывала шелковый платочек.

Одежды у нее было не больше, чем у других, но в городке она слыла главной модницей.

Жителям ее прогулки были так же привычны, как журчание местной реки. Поскольку она жарила хворост, ее называли «красавицей у жаровни»: «Красавица у жаровни выбирает в магазине ткани». – «Да нет, просто смотрит». – «А личико у нее какое свежее!» – «Зато пальцы слишком короткие». – «Так это и есть красавица у жаровни?»

Однажды красавица у жаровни, то есть Сюй Юйлань, прошлась по городу с парнем по имени Хэ Сяоюн, а потом на деревянном мосту болтала и смеялась с ним с сумерек до самой темноты. Хэ Сяоюн засучил рукава белоснежной рубашки и обхватил ладонями свои запястья. Сюй Юйлань внимательно на них смотрела и поблескивала глазами.

Потом люди видали, как парень проходил мимо дома Сюй Юйлань, а тут и она показалась на пороге, сказала «батюшки», а потом пригласила его зайти. За столом сидел ее отец и пил рисовую водку. Он приподнялся с табуретки и пригласил гостя присоединиться.

С тех пор они с Хэ Сяоюном часто пили, шептались и смеялись. Сюй Юйлань их спрашивала: «О чем шепчемся?»

Как-то Сюй Саньгуань возвращался вечером из деревни в город. Тогда у них еще не было настоящего уличного освещения, только вешали фонари у входа в лавки. Брел он впотьмах по вымощенной камнем улице и вдруг увидел Сюй Юйлань у входа в театр. Она стояла, опершись о косяк, между двумя фонарями и щелкала семечки. Сюй Саньгуань прошел было мимо, но потом вернулся и с улыбкой стал смотреть, как она кривит губы, сплевывая шелуху. Девушка взглянула сначала на него, потом на двух других молодых людей, потом просунула голову внутрь театра, где выступали народные сказители, потом обернулась, убедилась, что парень на месте, и поинтересовалась:

– Что уставился? Чего улыбаешься?