Архивы Блэквуда. Незримые - Чак Хоган

Проблесковые маячки «импалы» прокладывали ей дорогу в плотном потоке машин, но из-за чудовищных пробок темп передвижения оставлял желать лучшего. Леппо ни на секунду не отрывался от навигатора и только успевал командовать «налево», «направо», пока Одесса колесила по объездным дорогам, ведущим к дому Питерса в Верхнем Монклере.

Напарники условились не обращаться раньше времени в местное полицейское управление.

– Пока у нас все на уровне догадок, – втолковывал Леппо. – Кроме того, у них сейчас и так дел невпроворот. Вдруг мы ошиблись, зачем зря дергать людей.

– Думаешь, это не террористы? – спросила Одесса.

– Скоро узнаем. Если террористы, истребители расправятся с ними в два счета. А если нет… тогда остается наш общий знакомый. Некто с тремя детьми, подпиской о невыезде и самыми тусклыми перспективами на будущее.

Мозг Одессы работал как заведенный. Совпадения, конечно, настораживают, но шансы, что угонщиком окажется Кэри Питерс, практически равны нулю.

Хотя… самолет принадлежит компании, замешанной в его коррупционной деятельности. Солидная ниточка.

– От развода у любого крыша поедет, – вздохнул Леппо. – Я не рассказывал, но с Дэбонэ у меня второй брак.

Вот уже двадцать лет Леппо состоял в браке с Дэб, или, как он ее называл, Дэбонэ, – миниатюрной женщиной с огненно-рыжими волосами а-ля горгона, водившей громоздкий «шевроле-тахо». С супругой напарника Одесса виделась дважды – первый раз, когда они с Леппо только начинали сотрудничать, и та встреча больше напоминала смотрины. Одесса всячески подчеркивала, что не претендует на Леппо и вообще опасаться ее бессмысленно. Дэбонэ отнеслась к ней тепло и приветливо, однако за внешним очарованием таилась несгибаемая воля, какой Одесса не могла не восхититься. Второй раз они встретились на пикнике, устроенном для агентов. Одесса познакомилась с детьми Леппо и представила Дэбонэ своего парня Линуса, с тех пор между ними установилось полное взаимопонимание.

– Мы тогда были молоды, – продолжил Леппо. – Наш союз не протянул и года, но оклемался я только два года спустя. Слава богу, мы не успели родить детей. За Питерса, конечно не поручусь, но на психа он не похож. Хотя если взять мой случай… У каждого свои тараканы, познать себя можно, лишь испытав сильную боль.

Одесса молча кивнула. Иногда рабочие моменты выливались в школу жизни.

– Кстати, где мы? – сменил тему Леппо.

«Импала» резко метнулась влево и въехала в элитный квартал.

– Почти на месте.

На улицах не было ни души, настоящий спальный район. Петляя среди ухоженных газонов и ярко освещенных домов, Одесса почувствовала умиротворение: тишь да гладь, ничего зловещего.

– Твою мать! – выругался Леппо.

Он первым заметил на обочине джип с распахнутой передней дверцей. Водитель в спешке забыл погасить фары и выключить двигатель.

Одесса припарковалась, блокируя внедорожнику путь к отступлению. Леппо диктовал в трубку адрес. Впрочем, подмога объявится не скоро. Надо срочно идти в дом.

Нащупав кобуру табельного пистолета, Одесса выскочила из машины и, описав широкую дугу, поравнялась с водительским креслом джипа. Освещенный салон пустовал. Под передним бампером валялся протараненный дорожный знак «Парковка запрещена».

Одесса сосредоточилась на доме – двухэтажном особняке в стиле тюдоровского Возрождения, с остроконечными крышами, нависавшими над первым этажом. Внутри горел свет. Парадная дверь заперта. Левая подъездная аллея, огороженная каменным заборчиком, вела к боковому входу, тонувшему во мраке.

Одесса обернулась позвать Леппо, как вдруг прогремел выстрел. За ним второй, слуховое окно верхней спальни озарила яркая вспышка.

– Леппо! – завопила Одесса, выхватив «глок».

– Заходим! – донесся приглушенный голос напарника.

В ушах у Одессы звенело, но не от выстрела – адреналин стремительно разливался по венам и громким стуком отдавался в висках. Тук-тук, тук-тук. Леппо уже мчался по подъездной аллее. Одесса ринулась за ним, дуло «глока» направлено от себя и вниз.

Москитная сетка была заперта, но внутренняя створка распахнута настежь. Леппо первым проник в дом. Тщетно Одесса пыталась уловить голоса, шаги, хоть что-то – шум в голове заглушал все прочие звуки.

– ФБР! ФБР! – надрывалась она, силясь перекричать какофонию.

– ФБР! Бросьте оружие! – вторил бегущий впереди Леппо.

Напрасно Одесса напрягала слух – ответной реакции на их вопли не последовало. Леппо ворвался в кухню. Одесса бросилась следом и притормозила у закрытого шкафа.

Прицелившись, она ногой распахнула дверцу и очутилась в кладовке. На полу, вытянув руки, распростерлась женщина с перерезанным горлом. Судя по изрезанным ладоням, жертва отчаянно защищалась.

– У нас труп! – известила Одесса, хотя по опыту знала: Леппо не повернется. Она кропотливо проделала все, чему учили в академии: обогнула лужу крови и наклонилась, чтобы пощупать пульс. Тело еще не успело остыть, однако искра жизни в нем погасла. От прикосновения большого пальца к впадине под подбородком края раны слегка разошлись; скопившийся внутри воздух или газ хлынул наружу, образуя на поверхности большой кровавый пузырь.

К горлу подкатила тошнота, Одесса попятилась. Дурнота сразу отступила, но не исчезла окончательно. Одесса обмякла, конечности словно налились свинцом. В покойной она узнала без пяти минут бывшую жену Питерса.

Осознание привело Одессу в чувство. В голове билась единственная мысль.

Трое детей.

Девушка моментально взяла себя в руки. Нельзя раскисать. Рассудок прояснился. Внезапно тишину прорезал крик. Кричали наверху.

Одесса опрометью бросилась из кладовки, пересекла кухню и очутилась у лестницы.

– ЛЕППО!

Она снова окликнула напарника в попытке определить его местоположение, а заодно предупредить о своем появлении. В Академии ФБР их нещадно муштровали на предмет дружественного огня.

Очередной вопль вывел ее из оцепенения. Перепрыгивая через две ступеньки, Одесса рванула вверх по лестнице.

– ЛЕППО!

Она оглядела коридор – пусто. За окном пульсировал синий огонек – местная полиция спешила на помощь. Вопреки обыкновению проблесковые маячки не успокаивали, напротив, в их прерывистом свете лестничная клетка второго этажа смахивала на гротескную комнату смеха.

Одесса завернула в первую же комнату, выдержанную в мягких персиковых и розовых тонах; на неприбранной кровати валялось смятое одеяло.

На полу, под окровавленной простыней, угадывались очертания маленького тела.

Это все сон, дурной сон.

Одесса приподняла край простыни, обнажив босую ступню, лодыжку и тоненькую щиколотку. Девушка разжала пальцы. Меньше всего на свете ей хотелось видеть истерзанное тело, в особенности лицо.