Ступай к муравью - Джон Уиндем

— Почему бы и нет? — сорвалось у меня с языка.

Вновь наступило молчание. Они с улыбкой переглянулись.

— Да что в самом деле тут странного? — раздраженно обратилась я ко всем сразу. — Я обязательно должна была разучиться читать? Или писать?

— Орчиз, дорогая… — неуверенно и мягко начала одна из них, — тебе не кажется, что надо бы… посоветоваться с врачом а? Просто посоветоваться?

— Не кажется — ответила я довольно резко. — Со мной все в порядке. Я просто хочу понять. Я ведь не сказала ничего особенного, просто попросила принести какую-нибудь книгу… А вы все смотрите на меня так, словно я сошла с ума. Но почему?

После неловкой паузы та, что была настроена ко мне дружелюбнее остальных, почти в точности повторила слова маленькой ассистентки.

— Орчиз, дорогая, постарайся взять себя в руки, зачем Маме — читать? Или писать?

Разве от этого она станет рожать лучших детей!?

— Но ведь кроме детей есть и другие вещи в жизни, — ответила я.

Молния, внезапно разорвавшаяся в комнате, не произвела бы большего эффекта. Никто из них не мог произнести ни слова, даже Хэйзел онемела от изумления.

Да что же это господи! не выдержала я. — Что это за бред!… Орчиз… Мама Орчиз… Что за галиматья! Где я?! В сумасшедшем доме?

Я дала волю своей злости дважды повторила, что никакая я не Мама, а потом к своему стыду разревелась.

Они смотрели на меня с жалостью и участием. Лишь Хэйзел, победно оглядев всех, сказала:

— Говорила я, что с ней что-то неладно? Она просто рехнулась вот и все!

Та, которая с самого начала вела себя дружелюбно, мягко обратилась ко мне:

— Послушай, Орчиз, подумай сама, кем еще ты можешь быть, если не Мамой? Ты самая настоящая Мама, Первого класса Мама, уже трижды рожавшая. У тебя двенадцать зарегистрированных малюток Первого разряда. Уж, во всяком случае, этого ты не могла забыть!

Странно, но ее слова опять вызвали у меня слезы — я почувствовала, как что-то пытается проявиться в зияющей пустоте моего сознания. Я не понимала, что это, но оно явно заставляло меня сейчас страдать.

Господи!… — простонала я. — Это же жестоко. Почему это не прекращается? Почему оно не уйдет и не оставит меня в покое? Тут какое то какое-то… издевательство, какая то страшная насмешка… Только я не понимаю, что со мной случилось? Я же не Сумасшедшая… Нет… Ну, помогите же мне кто-нибудь!

Я изо всех сил зажмурилась, страстно желая, чтобы вся эта кошмарная галлюцинация кончилась. Но ничего не изменилось. Когда я резко распахнула глаза все они по-прежнему глазели на меня в тупом изумлении на своих молоденьких мордашках, торчащих из розового сатина.

— Что бы там ни было, я отсюда выберусь! — произнесла я вслух и напряглась.

Мне потребовались все мои силы, чтобы просто сесть на постели. Не обращая внимания на глазеющих Мам, я попыталась спустить ноги с кровати. Господи, какое кошмарное видение сон. Я услышала свой собственный голос: «Помоги же мне, родной… Дональд, милый, пожалуйста, помоги мне!…» И неожиданно с произнесенным вслух словом «Дональд» в голове у меня произошел щелчок, и мозг как бы осветился изнутри. Неожиданно я поняла, в чем именно заключалась жестокость этого кошмара. Я поглядела на своих соседок по палате — они по-прежнему глазели на меня в немом изумлении близком к ужасу. Я оставила никчемные попытки подняться и, откинувшись на подушки, сказала.

— Больше вы не сможете дурачить меня. Теперь я хотя бы знаю, кто я.

— Но Мама Орчиз, начала одна.

— Хватит! — резко прервала я ее. Острая жалость к себе сменилась горечью и обидой. — Никакая я не мать. Мне просто не повезло! У меня был муж очень недолго и я… я хотела чтобы у меня были дети от него — хотела и только!

Последовала пауза довольно странная пауза. Я ждала каких-то перешептываний, реплик, но, казалось, меня просто не услышали… или не поняли. Наконец та, что лежала на соседней койке решилась.

— Что такое муж? — спросила она мягко с легким недоумением.

Я пристально вгляделась в лицо каждой: ни на одном не было намека на насмешку, не было ничего, кроме удивленного детского недоумения. Я была на грани истерики, но каким то образом мне удалось взять себя в руки. Раз эта чертова галлюцинация не уходит — подумала я — что ж будем играть в эту игру дальше и посмотрим чем она кончится. С самым серьезным видом я принялась объяснять им, подбирая простые слова и понятия:

— Муж — это тот мужчина, которого женщина выбирает себе…

Судя по их лицам, они ничего не поняли, но не прерывали меня, пока я сама не остановилась. Моя соседка по койке спросила крайне озадаченным, но по-прежнему мягким и участливым тоном. Что такое мужчина?

После окончания моей речи воцарилось гробовое молчание. Но меня сейчас занимало другое…

Теперь я знала, что меня зовут Джейн. Еще раньше меня звали Джейн Саммерс, потом, выйдя замуж за Дональда, я стала Джейн Уотерлей. Мне было… мне было двадцать четыре, когда мы поженились, и… двадцать пять, когда Дональд погиб, через шесть месяцев после нашей свадьбы. Все. На этом все кончалось. Мне казалось, это было вчера, но ничего больше я не помнила.

До этого момента память вернулась ко мне полностью: родители, друзья, дом, школа, практика, работа в Рэйчестерской больнице. Я вспомнила, как впервые увидела Дональда, когда его привезли к нам со сломанной ногой, и все что у нас было дальше…

Я вспомнила, какое лицо должна была увидеть, глядя на себя в зеркало, — более удлиненное, покрытое легким загаром, рот — меньше, волосы слегка вьющиеся, глаза — карие широко посаженные, взгляд — тоскливый… Теперь я знала, как должна была выглядеть вся — чуть вытянутая длинноногая с маленькой грудью. Хорошее нормальное тело, просто нормальное обычное которое я принимала, как должное, пока Дональд своей любовью не заставил гордиться им…

Я взглянула на колыхающуюся массу, закрытую розовым сатином, и меня захлестнула волна жуткого отчаяния: если б только сейчас со мной оказался Дональд, он любил бы меня, ласкал, утешал и, главное, сказал бы, что я не такая, что все это только кошмарный сон… И в то же время одна мысль о том, что Дональд может увидеть меня такую, привела в ужас. Потом я вспомнила, что Дональд уже никогда не увидит меня никакую, и слезы вновь потекли из глаз.

Пятеро соседок продолжали молча лежать и смотреть на меня широко раскрытыми глазами. Так прошло примерно полчаса, а потом дверь отворилась, и в палате появилась целая команда маленьких женщин в белом. Я заметила, что Хэйзел сначала хотела что-то сказать «командирше», но потом, видимо, передумала. К каждой койке подошли по две карлицы, синхронно откинули покрывала, засучили рукава своих комбинезонов и принялись за массаж.

Поначалу это было даже приятно: действовало успокаивающе и расслабляло. Но чем дальше, тем меньше мне это нравилось, пока наконец не стало просто больно.