Дело марсианцев - Олег Никитин

Глафира приехала навестить брата в августе, да так и осталась. Впрочем, уже через неделю ей предстояло вернуться в родительский дом, чтобы продолжить образование с приходящими учителями.

– Дело марсианцев, значит, расследуешь? – с улыбкой спросил механик.

После великолепного обеда Тихон извлек из кармана кисет, Акинфий же припал к табакерке. К удивлению поэта, Глафира не последовала их примеру – кажется, мода ее не трогала, как в нарядах, так и в пристрастиях. А может, косные родители отчего-то запретили ей нюхать табак до замужества.

Годы воинской службы оставили на Акинфии явственный отпечаток – этот молодой еще человек двадцати восьми лет походил скорее на солдата, чем ученого. Хотя и невелик ростом, был он дюж здоровьем и крепок, и сутками мог мастерить разнообразные физические приборы, забывая о сне и пище. В остальное же время штудировал новейшие ученые писания, которые выписывал в Академии, или учинял экспедиции за минералами.

Из книг сейчас он изучал Невтона и труд некоего Дмитриева-Мамонова «Дворянин-философ», где толковалось устройство Солнечной системы. Аристотеля и других старых авторитетов, понятно, знал он уже почти наизусть.

Порой Акинфий выезжал в свет, на балы, однако танцевал не слишком умело, тайно этого стыдился и полагал себя неотесанным увальнем.

А после того конфуза, когда полгода назад Акинфий сделал предложение Манефе Дидимовой и услыхал громкий и насмешливый отказ, он поклялся страшной клятвой, что ноги его больше в свете не будет, покуда сама помять о «позоре» его не сотрется из памяти людской. Его научное рвение с того дня утроилось. Видимо, решил он обрести всероссийскую славу по примеру великих мужей Ломоносова, Крафта и прочих, чтобы Манефа когда-нибудь, пусть даже будучи дряхлою старухой, раскаялась в своем обидном смехе.

– Ты вот мне что скажи, дружище Акинфий, – молвил расслабленно Тихон. – В междупланетном пространстве есть воздух?

– Что за глупый вопрос! – рассмеялся ученый.

– Нисколько не глупый, – вступилась за поэта Глафира. – Мне тоже, например, интересно. Не всем же в физических науках блистать, некоторые в изящных искусствах знатоки.

– Между планетами воздуха нет. Читайте Ломоносова, друже, и других профессоров. Их натуральные стихотворения сейчас вполне доступны, диссертации же заказывать надо почтой из Санктпетербурга.

– И на Марсе есть люди? – продолжал расследование Тихон.

– Sans doute![3] «Новую астрономию» Кеплера читайте. И Скиапарелли-итальянец о том книгу сочинил, неужто не знаете? Он построил оптическую трубу под названием «телескоп», – с усмешкой вещал Акинфий, потешаясь над невеждами, – и разглядел в нее леса, реки и горы наподобие наших. Единственно, почва там красна из-за железных окислов, а в прочем разницы никакой не наблюдается. То можно считать непреложным фактом, что марсианцы живут на своей планете в пример нам, и на небо в телескопы еженощно глядят.

– И Землю нашу видали?

– Ежели не слепы словно кроты или рыбы глубинные, точно видали.

– Ну, кротам телескопы без надобности… Если в междупланетном пространстве нет никакого воздуха, каким путем марсианцы могли одолеть великую пустошь от Марса до Земли?

– Я думаю так, – ответил Акинфий, поразмыслив. – Они построили большой закрытый корабль из дерева, обитого железными пластинами, и посадили его на Луне. Оттуда уже из пушки выстрелили в нашу сторону другим кораблем, поменьше. Впрочем, могли и вовсе без Луны обойтись, ежели тамошние коротышки им неинтересны.

– Постой-ка! – вскричал Тихон. – Так ты не смеешься, что ли?

– Над чем, дружище?

– Ты веришь, что марсианцы на каком-то мигающем воздухолете прилетели в наши горы и замыслили похитить человека для ознакомления с нашей анатомией?

– Отчего бы и нет? «Там разных множество светов»! Вот как Ломоносов сказывал о разумных обитателях подсолнечного мира. И мы когда-нибудь полетим на Марс, чтобы поздороваться с иными человеками и учредить земное посольство, – убежденно заявил Акинфий.

– И ты такой покойный, будто сфинкс египетский? При твоей жизни случается величайшее событие небывалой мощи, а ты гладишь живот, нюхаешь табак и похрюкиваешь в усы? Да ты потешаешься надо мною!

– И правда, братец, – заметила Глафира укоризненно. – Тихон Иванович расследует такой небывалый случай, а ты будто не чудишься нисколько.

– Совершенно согласен, – кивнул ученый. – Событие века! Ну так я свое утром отволновался, когда Прокоп чуть не седой ко мне прибежал с рассказом. Еще несколько человек в селе видели тот воздухолет. И описания похожие – большой, с огнями и лопастями словно у мельницы, только не наклонными, а плоскими, по горизонту. Да может, пойдем ко мне в кабинет, если тебе это так надобно? Я и рисунок уже набросал.

– Заодно уж и факты для заметки будущей запишу…

Они поднялись на второй этаж дома, где Акинфий учредил лабораторию по наблюдениям за природными чудесами. Глафира же сочла подобающим удалиться в свою комнату с мотком тонкой голландской льняной нити, купленным ею для плетения кружев.

– «Езду в остров любви» читает, – вполголоса поведал ученый. – Отыскала у родителей в шкапу…

Прибираться в лаборатории Фетинье было строжайше запрещено, и оттого в этом храме науки царил подлинный хаос. В одном углу было отгорожено место под алхимические опыты, и там на столе блестели боками сонмы стеклянных сосудов и горелка, лежали глиняная ступка, творило и тому подобные предметы неведомого поэту назначения.

Напротив окна возвышался на треноге настоящий телескоп, собранный Акинфием по картинкам из ученых журналов Академии. Стекла для него он заказывал аж на киевской стекольной мануфактуре по особым чертежам.

В остальных же местах кабинета были разбросаны причудливые конструкции из дерева и металла, громоздились кипы бумаг с таинственными расчетами… Отдельно лежали переводные трактаты по самым разным наукам, в том числе редкие книги Декарта, Тихо Браге и Галилея. Аристотелевых книг и комментариев на них было в избытке, разве только «Поэтики» и «Риторики» тут не валялось – изящные науки механик не жаловал.

Имелось здесь также колесо с рукояткою, которое, по уверениям Акинфия, производило электричество наподобие небесного. Тихон, во всяком случае, однажды лично наблюдал маленькую трескучую молнию, что прыгала промеж двух медных шариков, когда ученый крутил колесо.

Самые масштабные, впрочем, свои сооружения Акинфий мастерил в сарае рядом с домом. Когда-то в этом домишке располагалась то ли пивоварня, то ли солодовня, а вот механик учредил там оплот науки. В мастерскую никто не допускался, даже Тихону не довелось побывать там. Да он и не стремился, хватало виденного в этой лаборатории.

– И в эту трубу ты разглядел марсианцев? – приступил к основательному опросу Тихон, припав к телескопу. В окуляр ровным счетом ничего не было видно, кроме густо-синего кусочка неба.