Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » Повседневная жизнь итальянской мафии - Фабрицио Кальви

Повседневная жизнь итальянской мафии - Фабрицио Кальви

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 59
Перейти на страницу:

В заключение Трайна, так же как и Питре, и так же как огромное число других ученых, судей и политических деятелей Сицилии, пытается отрицать существование мафии как организации, представляя это понятие как «гипертрофированное достоинство» (по определению сицилийского юриста Джузеппе Маджоре), «альтер эго» каждого сицилийца, взятого в отдельности. Догадка о том, что мафия является преступной организацией, принадлежит некоему Джузеппе Риццотто, который в 1862 году написал комедию «Мафиози в Викарии» (так называлась тогда тюрьма в Палермо). «Художнику, измышляющему, в соответствии со своим драматургическим даром, предполагаемые нравы осужденных в палермской тюрьме, роковым образом удалось внушить окружающим нелепую уверенность в том, что мафия — это преступная организация» — так писал один служащий палермской магистратуры. Вот к какому выводу он пришел: «Да простит Господь Риццотто, который уже давно сошел с земной сцены, ту медвежью услугу, которую он оказал нашей Сицилии. Я на собственном опыте познал ее катастрофические последствия, когда мне довелось осуществлять полномочия генерального прокурора Турина». Можно вполне согласиться с тем, что его назначение в Турин, а не в Палермо, было благом для Сицилии, где примерно в это же время служил прокурором человек, проникновенные и суровые обвинительные речи которого во время процессов против мафии можно считать серьезным вкладом в изучение феномена: это был Алессандро Мирабиле из Агридженто.

Генеральный прокурор Мирабиле думал совсем не так, как Питре: мафия для него была сектой, обществом со своим сводом законов (неписаных, разумеется), включающих в себя суровые правила, а также с тайными знаками, которыми обменивались при встрече члены организации. Он основывал свое утверждение не только на личном опыте, но и на воспоминаниях (которые следовало бы разыскать в архивах правосудия), оставленных Бернардино Верро, который в годы своей юности, кажется, принадлежал к мафии; став затем социалистом — это был один из самых ярких социалистов Сицилии, — членом движения «фаши», с которым грубо расправилось правительство Сицилии, возглавляемое Франческо Криспи, Верро жил в Корлеоне (городке, хорошо известном сегодня в связи с делами мафии), где и был убит после того, как в 1915 году стал мэром города. Эти имена — Верро, Мирабиле, — а в особенности имя сицилийца Наполеоне Коладжанни (1847–1921), специалиста по социальным вопросам и депутата от республиканской партии, — доказывают, что не все сицилийцы отрицали существование мафии как преступной организации или считали, будто говорить о ней — значит оскорблять Сицилию. Напротив, они разоблачали мафию и боролись против нее публично, считая глупым и даже опасным принцип, исходя из которого необходимо утаивать или приуменьшать пороки, которым подвержено население. Пороки общества — это почти то же, что болезни каждого отдельного человека: скрывать их, отрицать, приуменьшать — значит не желать подвергнуться лечению, чтобы в конечном счете избавиться от них.

Жители Сицилии, которые (как некогда Джузеппе Питре или романист из Катаньи Луиджи Капуана) еще и сегодня считают, что мафия — это некое особое поведение, личное ухарство, самолюбие, чувство чести, жажда справедливости и способ устанавливать справедливость в стране с вековой недееспособностью аппарата государственного управления, обычно утверждают, что организованная преступность на Сицилии ничем не отличается от того, что имеет место в других регионах Италии и европейских странах, не являясь ни более опасным, ни более распространенным явлением. Некоторые из них искренне уверены, что, применяя слово «мафия» или выражение «Коза ностра», которое вошло в обиход в последние годы, можно создать некое расистское предубеждение по отношению ко всему населению острова, что может привести также к дискриминации отдельных сицилийцев, проживающих вдали от родины, недоверию к ним, насмешкам над ними. Это несправедливо, говорят они, что банда грабителей, которую, если она действует в Милане, Марселе или Лондоне, считают просто бандой грабителей, сразу же объявляется мафиозной «коской» (от cosca — ботва артишока), если возникает в Палермо; то, что в Милане, Марселе или Лондоне будет расценено как преступное деяние тех, кто его подготовил и совершил, в Палермо будет рассматриваться как звено в цепи преступлений более серьезных, в контексте ускользающих, бесконечных связей с соучастниками, словно все население города и острова в какой-либо форме участвовало в этом акте и укрывало виновных от правосудия. Следовательно, говорят защитники доброго имени Сицилии, надо отделять слово от явления, рассматривать явление согласно тому, как оно представляется в рамках уголовного кодекса, рассматривать преступный акт сам по себе.

Но слово «мафия» (которое изначально, очевидно, имело то значение, о котором говорил Питре; самый древний документ, где мы его находим, датируется 1658 годом и в нем оно приводится как прозвище «магары», женщины, которая занималась магией) стали использовать для обозначения криминальных явлений на Сицилии, чтобы подчеркнуть их качественное отличие от аналогичных явлений во всех других регионах Италии и в других странах. Разумеется, при этом имелись в виду не любые криминальные явления и не вся территория Сицилии. Мысль о специфичности сицилийской ситуации впервые была высказана в 1838 году, в то время, когда слово «мафия» еще не существовало в его сегодняшнем значении, в рапорте Дона Пьетро Уллоа (того самого, который написал потом исторические работы о королевстве Бурбонов, подданным которых он был в высшем смысле слова), который был тогда генеральным прокурором Трапани: «На Сицилии нет служащего, который не раболепствовал бы перед сильными мира сего и который не пытался бы извлекать выгоду из своей должности. Эта всеобщая продажность привела к тому, что народ стал прибегать к средствам очень странным и опасным. Во многих местностях существуют братства в виде сект, которые провозглашают себя партиями и которые не проводят собраний и вообще не устанавливают между своими членами никаких связей, кроме общей зависимости по отношению к главе братства, которым здесь является землевладелец, а там — священник. Общая касса выручает их в нужде, когда надо добиться отставки одного чиновника или подкупить другого, когда надо защитить кого-то или засудить невиновного. Народ научился договариваться с преступниками. Когда случаются кражи, появляется посредник, который предлагает свою помощь для возвращения украденных вещей. Многие высокопоставленные служащие магистрата покрывают существование таких братств, покровительствуя им, — как, например, Скарлата, судья Верховного гражданского суда Палермо, или как Сиракуза, высокопоставленный чиновник… Невозможно добиться от городских полицейских, чтобы они патрулировали улицы, невозможно найти свидетелей преступлений, совершаемых средь бела дня. И в центре этого беспорядка — столица, со своей роскошью, со своими феодальными претензиями в середине XIX века, город, где живут сорок тысяч пролетариев, существование которых зависит от капризов сильных мира сего. В этом средоточии всей Сицилии торгуют общественными должностями, покупают правосудие, совращают невинность…»

Уллоа определил черты, которые отличают мафию от всех других видов организованной преступности; он представил свои мысли вниманию правительства Неаполитанского королевства (которое, естественно, не извлекло из них никакого урока, так же как в дальнейшем правительство объединенной Италии не обратит никакого внимания на рапорты Франкетти и Соннино, на парламентское расследование 1875–1876 годов, на доклад Коладжанни в палате депутатов, на рапорты честных префектов и карабинеров). Эти черты можно вкратце определить примерно так коррупция власти, проникновение в нее оккультной власти общества, которое обеспечивает преимущества своих членов в ущерб всеобщему благу, ограничивая при этом власть государства. Первая причина подобного положения вещей для Уллоа заключалась в социальных и экономических условиях Сицилии, которая, как мы уже говорили, в середине XIX века была еще целиком феодальной. Точнее, мафия, которая нарождалась из феодализма и перенимала его формы (глава мафии занял место феодального сеньора, присвоив присущие последнему полномочия так называемой «чистой и смешанной власти'», заключавшиеся в праве на жизнь и смерть обитателей городов и деревень, а также в праве произвольного налогообложения), эта самая мафия должна была обеспечивать движение, которое можно представить как переход от феодального общества к обществу буржуазному; тот переход, который осуществился во Франции через революцию 1789 года, а в других странах — через посредство такого режима, который получил название «просвещенного абсолютизма» и при котором изменения, привносимые правителями (такими как Иосиф II в Австрии, великий герцог Леопольд I в Тоскане) в жизнь своих подданных, часто ущемляли интересы аристократии, на которую их власть в основном опиралась. На Сицилии не было ни революции, ни просвещенного абсолютизма, земля перешла от баронов к «буржуа» (буржуа в кавычках, поскольку нельзя говорить о существовании буржуазии на Сицилии в собственном смысле этого слова) через операции, которые с полным основанием можно назвать мафиозными.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 59
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?