Эпос трикстеров – 1, или Подлинная история хартлендских богов - Альберт Герасимов

только тела, но и души. Но жизнь общины важнее жизни одного человека. Он наслал морок на чёрных людей. Им вдруг показалось, что вокруг только враги. Чёрные обезумели и стали набрасываться друг на друга. Пожалуй, они перерезали бы себя до самого последнего человека. Но один из них явно владел высоким искусством магии. Он не поддался мороку. А вскоре создал контрзаклинание. Морок пропал. Чёрные люди увидели, что их осталось меньше половины отряда. Но в тоже время они увидели и отца Косолапого. Две дюжины человек набросились на старого шамана, вооружённого только каменным топором. Он успел хорошенько приложить одного из нападавших, прорубив ему плечо. Остальные буквально растерзали тело своей жертвы. После они сожгли трупы своих товарищей, а заодно и всю деревню, и ушли прежним путём на юг. Олысь, который мог понять любой человеческий язык, слышал, как ругался их начальник, говоря, что поход теперь закончен и придётся возвращаться домой.

Больше в этих краях чёрных людей никто не видел. Старого шамана похоронили, как и положено по его статусу на главной берёзе священной рощи. Деревню же успели отстроить к осенним холодам…

— Это как «на берёзе похоронили»? — не выдержал Ванька.

— А очень просто, — спокойно ответил дядя Коля. — Обычай такой у финно-угорских народов был. Уважаемых шаманов на священных деревьях хоронить. Тело клали на специальный помост, который строили на дереве или просто на развилку ствола. Иногда привязывали, чтобы не свалилось. И всё.

— А потом? — поинтересовался Юрка.

— А что потом? Священные вороны косточки от мяса очистят, дожди их омоют, солнце осушит. Ну, а если упадёт чего на землю, так всё в мире из праха создано и в прах вернётся… Мне продолжить? Или вы уже устали?

Все дружно высказались за продолжение.

* * *

Косолапый поверил последним словам отца. У него был особый дар! Он видел олыся, которого не видел больше никто. Он мог с ним разговаривать. У него впереди большое будущее.

Но время шло. А особенный дар так и не открывался. Другие шаманы рассказывали, как путешествовали по верхним и нижним мирам, а у Косолапого это не получалось. Он пытался произносить заклинания, но они не работали. Ему иногда удавалось изгнать из больного лихорадку. Но Косолапый не был до конца уверен, что именно изгнало болезнь: лечебные травы, отваром которых он поил больного, или его заклинания. Постепенно он стал подозревать, что лечебные травы для больных важнее его камланий.

Три года назад, став шаманом, он прошёл обряд получения силы. Но силы не прибавилось ни на песчинку. Где оно это большое будущее? Где тот особый дар? Куда делись? Ему скоро стукнет сорок лет. От сверстников остались единицы. Сколько ещё пройдёт времени до того дня, когда бог смерти старик Кулэм придёт испить его крови?

Шаманство превратилось в фальшивую обёртку, в скучную работу. А жизнь потеряла смысл. Неужели отец лгал перед смертью? Разве люди лгут в такое время? Нет. Такого не может быть.

Но, возможно, он просто ошибался. Такое случается даже с героями.

После таких выводов всё существование человека становится пустым и безнадёжным. С такими мыслями люди часто совершают самоубийство. Но наш шаман был не из таких. «Не умирать же только потому, что жизнь не имеет смысла,» — частенько думал он. Смерть ассоциировалась с болью. А боль Косолапый не любил.

Временами боль доставала его. По утрам болела спина, иногда ныли колени. А ещё шаман скрывал ото всех, что у него уже больше года болит зуб. На левой стороне нижней челюсти. Все в племени считали, что в зубах содержится волшебная сила. И у шамана, которого мучает зубная боль (особенно с левой стороны!), могли возникнуть серьёзные проблемы.

Но сейчас… Как там говорят? Если после тридцати ты проснулся и у тебя ничего не болит, то, скорее всего, ты умер. Шаману было почти сорок. Для большинства мужчин племени он был уже стариком. Но сейчас у него не болело ничего. И это ему нравилось.

«Что там орали мужики? Ворса? Ладно! Лешим быть тоже не плохо».

Новый дух огляделся вокруг. Во время размышлений он пролетел насквозь священную рощу. Дальше простирался сосновый лес. День солнечный, радостный. Настроение поднималось само собой. А ещё зрение…

Зрение стало совсем другим. Краски ярче, видны самые мелкие детали и… Какие-то мелкие, явно волшебные существа копошились в разных углах леса. Он видел их, чувствовал их! Он видел душу каждого дерева, сущность каждой хвоинки!

Но одновременно с этим в сознание закралась тревожная нотка. Что-то подсказывало новорождённому духу, что нельзя долго оставаться бесплотным. Писком комара возле уха зазвенела навязчивая мысль: «Нужно тело». Крепкое, могучее тело. Чем сильнее, тем лучше. Но где его взять?

Дух остановился и огляделся. Люди были очень далеко. Белки и бурундуки — не годятся. Волк? Сильный зверь, но поблизости его не было.

Дух отключил зрение и слух. Он осматривал окрестности иным, нечеловеческим чувством. Круги становились всё шире и шире. Ага! Вот оно!

* * *

В глубине леса молодой бурый медведь склонился над обглоданными костями оленя. Ночью здесь пировали волки. Медведю это не нравилось. Он сердился. По его мнению, волки должны были оставить ему солидный кусок мяса. Ведь он этого хотел! Косолапый был убеждён в том, что всё в мире должно делаться так, как хочется ему. Вдруг медведь почувствовал смутное беспокойство. Он поднял голову в ту сторону, откуда чувствовалась неизвестная угроза, и предупреждающе зарычал.

Небольшое чёрное облачко на огромной скорости врезалось в лоб медведя. Точно между глаз. Косолапый не успел ни испугаться, ни удивиться. Бывший шаман — тоже. Мир перевернулся и погас, как пламя свечи.

Медведь упал, растянув лапы в разные стороны, ткнувшись мордой в колючую лесную подстилку

* * *

Ночь прошла без приключений. Никто не заинтересовался валяющейся тушей спящего медведя.

Взошло солнышко и стало тихо карабкаться вверх по небосклону.

— А-а-а, — это был не крик. Это «а» напоминало стон и рычание одновременно. И не удивительно. Ведь оно вырвалось из медвежьей глотки. Впрочем, с тем же успехом оно могло вырваться из глотки завзятого холостяка, пробудившегося утром с могучим похмельным синдромом в буйной некогда голове.

— Ы-ы-и-и, — это уже напоминало скрип двери.

Медведь пытался собрать конечности под своим телом и привести их в вертикальное положение. Но конечности не повиновались. Они опять разъехались в стороны. Медведь вновь ткнулся мордой в игольчатую труху.

Голова безжалостно раскалывалась. Она гудела, трещала. Мысли собрались в самом центре черепа и с любопытством разглядывали