Вестсайдская история - Ирвинг Шульман

– Рифф!

Рифф сгорбил плечи и не стал оборачиваться.

– Эй, Рифф! – Рядом с ним оказалась Нечто. – Чего хотел Шренк?

Рифф глянул на бледную, худую и настырную пацанку с короткой, почти мальчишеской стрижкой. Под футболкой у нее не было груди, а джинсы она носила низко, потому что у нее не было и бедер. Грязные ноги обуты в грязные тенниски с порванными шнурками. Бэби-Джон бросился к ней, чтобы ущипнуть, но Нечто резко развернулась вправо и ударила наотмашь совершенно мальчишеским движением.

Она промахнулась, выругалась на Бэби-Джона невыразительным, хриплым голосом, а потом свернула трубочкой язык и плюнула.

– Я до тебя еще доберусь, – пообещала она Бэби-Джону. – Так что случилось, Рифф?

– У нас был разговор.

– О чем?

– О тебе. Шренк спрашивал, не хотим ли мы от тебя избавиться, и мы ответили утвердительно.

Нечто схватила его за руку, но Рифф вырвался.

– Я тебе не верю, – сказала она. – Ты бы не сказал такого о члене «Ракеты».

– Ты не из «Ракет». И даже не пытайся, – заявил Рифф.

– В чем проблема? – Нечто трусила рядом с Риффом. Ей удалось просунуть палец за его ремень. – Я готова делать то же, что все остальные.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Рифф.

– Испытай меня.

– Мы идем искать цыпочек, – сказал Рифф достаточно громко, чтобы ребята слышали. – Все мы. Даже Бэби-Джон. Собираемся перепихнуться. А какую цыпочку добудешь ты?

Всхлип, сорвавшийся с губ Нечто, потонул во взрыве хохота. Она вслепую ударила Риффа, но тот отразил одной левой, а Бэби-Джон опять кинулся ее щипать.

По ее грязным щекам потекли слезы. В раздражении она принялась искать камень, палку, бутылку, что-нибудь, но под рукой ничего не оказалось. Сопровождаемая гоготом «Ракет», она отвернулась от них и бросилась на проезжую часть. Лавируя между колесами и бамперами, не замечая гудков машин, она добралась до противоположной стороны улицы.

– Неплохо, – похвалил Риффа Экшен. – Тони никогда не удавалось так быстро от нее избавиться.

Стояла весна, месяц май, но теплые вечера походили на начало лета. Сидя на крыше многоквартирного дома, Мария Нуньес смотрела на Центральный парк, на ярко освещенные окна и беспорядочные блики. С пожарной лестницы легко было перебраться на крышу, если хотелось избежать лишней болтовни с отцом, матерью, двумя дядюшками, двумя тетушками и несколькими друзьями семьи, которые набились в маленькую кухню с одним окном.

Небо щедро усеивали звезды, в просвете прозрачных облаков сияла луна. Мария пришла сюда на закате, чтобы полюбоваться крышами зданий, до которых было меньше мили, но от девушки их отделяло большее расстояние, чем то, что она преодолела неделю назад.

На город медленно опускалась ночь, сглаживая очертания, выступы и мощь монолитов; смягчая блеск отполированного металла и камня замысловатых конструкций; стирая башни и бросая цветные узоры на ярусы окон. В таких богатых, изумительных зданиях жизнь людей текла по-другому. Подперев ладонью подбородок, Мария думала о том, в какой роскоши они купаются и как одеваются. Как же отличались улицы внизу, совсем не похожие на Пуэрто-Рико, где дома немногим больше лачуг, с земляными полами, незастекленными окнами и без водопровода. Большинство улиц там неасфальтированные, без тротуаров, и повсюду нищета.

Когда ее всего неделю назад встретили в аэропорту, она только таращила глаза и не сразу узнала родителей в спешащих к ней с распростертыми объятиями мужчине и женщине. Они выглядели гораздо моложе, более уверенными в себе и лучше одетыми, чем два года назад, когда она видела их в последний раз. Когда они эмигрировали в Нью-Йорк, было решено, что Мария и ее сестры поживут с родственниками, пока семья не устроится на новом месте. С родителями улетел только Бернардо, брат Марии.

Она спросила, почему Бернардо не приехал в аэропорт, а отец нахмурился и ничего не ответил. Вскоре она узнала причину. Бернардо предстал красивым восемнадцатилетним юношей, но в глазах его застыла горечь, губы были плотно сжаты, голос слишком пронзителен, а каждое слово сочилось ненавистью к американцам.

В Нью-Йорке всего было больше, даже ненависти. Чтобы от нее избавиться, Мария отдала бы все и вернулась в Пуэрто-Рико, потому что ненавидеть – неправильно. Она не хотела ненавидеть, потому что любить гораздо чудеснее и веселее.

Мария зевнула и потянулась. Не пора ли идти спать? Можно спуститься и поучить английскую грамматику или попрактиковаться в разговорном английском с отцом, стараясь не забывать, что в этом языке глаголы ставят в фразах по-другому. Но на кухне полно людей, и, наверное, они говорят о Сан-Хуане и маленьком районе, который когда-то называли домом. Почему они уехали из Пуэрто-Рико? Этот вопрос не требовал ответа, достаточно похлопать по карманам и посмотреть на кухонную раковину с кранами.

Небо над городом пересекли мигающие огоньки, и Мария проследила за ними. Этот самолет летит из Пуэрто-Рико? Или возвращается в Пуэрто-Рико? Опять возникло искушение вернуться на кухню, но там все будут говорить на испанском, а их английский звучит как испанский. Она хотела разговаривать на английском как американцы, с резкими согласными и отрывистыми гласными, без мелодичности и ритма. Она так хотела быть американкой.

Мария встала и вытянула руки, чтобы обнять луну и звезды. Вчера ей исполнилось шестнадцать, мама расцеловала ее и воскликнула, что Мария будет красивой невестой. И Чино Мартин, друг Бернардо, смотрел на нее глазами, полными любви. Позже он сказал Бернардо и их родителям, что хочет на ней жениться. Он был серьезным молодым человеком, работал помощником механика на швейной фабрике на Седьмой авеню. Когда-нибудь он станет квалифицированным механиком по обслуживанию станков. Чино был симпатичным, застенчивым и непохожим на Бернардо.

Встав на цыпочки, Мария закружилась, посылая воздушные поцелуи небу и далеким башням. Если она выйдет замуж за Чино, у сестер будет больше места, потому что они с Чино снимут собственную квартиру. И заниматься любовью там будет гораздо лучше, поэтому в день свадьбы они смогут уединиться. А ее родители не знали уединения почти двадцать лет. Мария закрыла лицо руками. Надо перестать думать о таких вещах, хотя она на крыше одна и любит весь мир.

Но является ли частью мира Чино Мартин? Она не была уверена. Да, она любит его, как любит все в мире, но не более того.

Она услышала, как открылась тяжелая металлическая дверь на крышу, и, обернувшись, увидела темную фигуру. Вспышка страха прошла, как только Мария услышала свое имя, а ее ответный вздох облегчения оказался достаточно громким, чтобы Бернардо понял – она его узнала.

– Что это ты сидишь одна на крыше? – спросил Бернардо сестру.

– Разве нельзя? – отозвалась она.

– Это небезопасно, – ответил он. – Даже если бы ты сидела здесь