Меньшее зло - Юлий Дубов

Аббас был очень доволен состоявшейся беседой, поэтому визитную карточку с приписанными от руки телефонами не выкинул — тем более, что журналистка иностранная.

Оставил визитку на видном месте — пусть посетители знают, с кем приходится встречаться.

«Волк волка не губит, змея змею не ест, а человек человека погубит».

«Наставление отца к сыну»

— В Москву собрался? — спросил водитель, скосив глаз на выскользнувший из-под полы обрез.

— В Москву, — кивнул пассажир.

На лице водителя появилась понимающая одобрительная улыбка.

По экрану полетели финальные титры, фильм закончился. До вечерних новостей оставалось несколько забитых рекламой минут.

За проведённые в Москве месяцы у Дженни сложился постоянный распорядок дня. Просыпалась она рано, завтракала, одновременно пролистывая интернетовские ленты новостей. От прочитанного зависели дальнейшие планы, окончательно определявшиеся по результатам телефонных переговоров с офисами бывших и действующих политиков, коллегами, просто осведомлёнными людьми, которых в столице расплодилось видимо-невидимо.

— Алло! — говорила Джейн. — Здравствуйте, господин Карнович. Это Джейн Маккой.

— Real MacCoy?[0]— неизменно шутил политический обозреватель Карнович. — Кто рано встаёт, тому Бог подаёт. Чем могу?

— Вы знакомы с последним заявлением господина Явлинского? Я могу получить ваш комментарий?

— Мы можем вместе выпить кофе, — предлагал Карнович. — Где обычно. Часов в одиннадцать. Устраивает? Как раз к тому времени познакомлюсь с заявлением господина Явлинского. Будет вам комментарий.

Джейн делала пометку в ежедневнике и набирала следующий номер.

Потом летала по Москве, с блокнотом, диктофоном и ноутбуком на подержанной «Хонде», заваленной пустыми бутылками из-под минеральной воды, мятыми газетами, аудиокассетами, косметикой и бумажными салфетками. За день успевала встретиться и поговорить с десятком людей, побывать на одной-двух пресс-конференциях, пообедать наспех и вернуться домой к блоку вечерних новостей. Потом какое-то время уходило на состыковку собранного материала. За этим следовал финальный звонок в проснувшуюся редакцию. И электрические импульсы гнали готовый текст за океан.

Она честно отрабатывала любое видимое изменение в расстановке политических сил, любое сколько-нибудь заметное событие, обкладываясь со всех сторон высказываниями известных и не очень известных людей. Но все чаще чувствовала, что скользит по поверхности, не проникая в суть происходящего.

А картинка рисовалась такая.

Кажущаяся централизация власти, последовавшая за наступившими после Ельцина переменами в Кремле, насторожила мир и одновременно привела к серьёзному обострению давно назревавших политических противоречий внутри страны. Россия, постоянно раскачивающаяся между двумя равновесными состояниями — тотальным зажимом и тотальной же анархией, волею Ельцина задержалась где-то посередине и там же оставалась. Плата за остановку была колоссальной, но альтернатива пугала больше.

С уходом Ельцина удерживать перекошенную ситуацию в равновесии стало некому.

Развернувшаяся мобилизация дополнительных властных ресурсов, как и следовало ожидать, привела к войне всех со всеми.

Фактическое превращение представительных органов государственной власти в юридическое подразделение кремлёвской администрации, лихой кавалерийский наскок на средства массовой информации и откровенное манипулирование региональными выборами превратили идущую ещё с ельцинских времён схватку под ковром в открытое противостояние.

Пробудившиеся от спячки силовики и сочувствующие с упорством носорогов подминали под себя один ресурс за другим, идя напролом и не боясь скандалов. Крупный капитал спешно перегруппировывал силы, не желая сдавать позиции и бросая в борьбу за своё кровное миллионы и миллионы долларов. Страдающий от неизлечимой меньеровой болезни человек, случайно залетевший в президентское кресло, время от времени возникал на людях и произносил правильные слова. На встрече с олигархами говорил, что не допустит превращения России в полицейское государство. Общественность одобрительно кивала головами. На совещании с силовиками заявлял о вертикали власти и верховенстве закона. Общественность снова кивала и переглядывалась. За всем этим неизбежно следовала серия наездов на коммерческие структуры, потом возбуждение нескольких уголовных дел, потом их закрытие. И конфликт выходил на новый виток.

До определённого времени главным призом в драке был сам президент, а вернее — возможность выколотить из него какой-нибудь очередной указ. Но со временем перманентно плохое самочувствие привело к обострению инстинкта самосохранения, и президент из схватки вывалился.

Ельцин со своей знаменитой политикой сдержек и противовесов тоже в дворцовых турнирах предпочитал не участвовать, но он более или менее надёжно удерживал беснующихся бульдогов за ошейники, вышвыривая на свалку слишком надоедливых — то Коржакова, то Чубайса.

Преемник же, демонстративно отказавшись от любого вмешательства, запустил механизм естественного отбора, хотя совсем недавний исторический опыт должен был от этого предостеречь. Однако же горбачевский эксперимент с пребыванием над схваткой, приведший к бездарной растрате беспрецедентного по масштабу политического капитала, позорному августовскому фарсу и развалу страны, никого ничему не научил.

Президент начал стремительно утрачивать какое-либо значение, все больше превращаясь в формальный атрибут власти, наподобие пылящейся в Оружейной Палате шапки Мономаха.

Это ещё не беда. Это полбеды. Настоящая беда надвигалась. И перед лицом новой угрозы упорно не желающий пачкаться гарант конституции стал ненужной помехой.

Беда пришла с Востока, с первыми лучами солнца, и олицетворяла её невесть откуда взявшаяся и никак не оформленная Восточная Группа. Вроде, были в группе какие-то губернаторы, а, может, и не были. Может, стоял за ними крупный олигархический капитал, а может, нет. И идеологию никакую обнаружить не получалось. Нельзя же, на самом деле, считать идеологическим проявлением неожиданный выброс статей о массовом открытии за Уралом старообрядческих храмов с двоеперстным крещением и т.п., да вялое обострение старого спора о третьем пути.

Но появился пугающий и понятный лишь посвящённым новый язык, выплёскивающийся на страницы газет и телеэкраны.

— Что вы можете сказать о Восточной Группе, господин губернатор? — допытывался дотошный журналист.

— Да ничего не могу сказать, — отвечал губернатор, хитро поблёскивая глазками. — Придумали неизвестно чего, подбрасываете нам тут… Полностью поддерживаем политику нашего дорогого президента. Россия прирастать будет Сибирью. Это ещё Пётр Первый сказал. И Михаил Ломоносов.