На поверхности - Серена Акероид

Я растягивала время, зная, что Рамсдены все равно не успеют, поэтому убила несколько минут и ушла только тогда, когда решила, что они уже ждут меня снаружи.

И они ждали.

Анна заключила меня в объятия, которые казались искренними — у нее это хорошо получалось. Я начинала как предмет торговли. Пиар-ход, который не сработал. Но сейчас, думаю, это был знак ее расположения ко мне, потому что я заставила ее гордиться. Я превзошла свой потенциал, который был открыт во мне в юном возрасте. Я была вложением, которое окупилось. Но это все, чем я была.

И я знала это.

С Робертом мне было легче. Может быть потому, что Адам был похож на него. Может потому, что он был собраннее, спокойнее, и я откликнулась на это. Для него не имелось никакой выгоды приглашать меня в свой дом, в свою семью. Он был бизнесменом, не нуждающимся в пиар-ходах, его жена же была политиком, которому нужен был объект для благотворительности, который можно было показывать массам как доказательство того, что она хороший человек, хорошая мать — даже если обстоятельства сделали ее похожей на дерьмовую, — достойная общественных голосов.

Поэтому, когда Роберт обнял меня и прошептал на ухо: «Поздравляю, детка», я услышала в его голосе гордость и, после того как подарила ему такое сильное объятие, на которое только была способна, улыбнулась ему.

Я чувствовала себя неловко от проявлений привязанности, и это пришло из детства, в основном проведенного в системе патронатного воспитания, но в моменты, такие как этот, было приятно чувствовать волнение.

Особенно когда это привело к тому, что меня обнял Адам.

Во плоти, на расстоянии не менее метра между нами, сегодня он был особенно красив.

Темно-синие глаза, которые напомнили Атлантический океан, прекрасно контрастировали с его сливочно-золотистой кожей. Челюсть была твердой, квадратной, и в данный момент его подбородок и нижнюю часть щек покрывала щетина. Губы были мягкими, верхняя — полной, нижняя — чуть шире, и когда Адам улыбался, все его лицо светилось.

Мне казалось, что прошли годы, с тех пор как я в последний раз видела его широкую улыбку. Конечно, он улыбался мне сейчас, когда обнимал, но это была не первая улыбка, которую он подарил мне с тех пор, как мне было пятнадцать лет, а ему шестнадцать.

Когда Адам крепко обнял меня, я закрыла глаза, потерявшись в его тепле. Золотистые волосы коснулись моей щеки… словно шелк, — и у меня по спине пробежала дрожь. Его тело, мускулистое благодаря тренировкам, прижалось к моему благодаря лишь силе его объятий.

Эти моменты были всем, что мы себе позволяли.

Ну, не совсем так.

Это было все, что позволяла я, и, поскольку я держала вещи в определенных пределах — это дарило ему холод.

Адам его чувствовал. Я знала, что это так. Невозможно было избегать связи между нами, но он игнорировал это. Стремился отложить это на второй план. Полная противоположность мне.

Хотя я знала, что вместе мы токсичны, я не могла уклониться от своих чувств. Я прятала их поглубже, пока он был рядом, а затем выпускала, едва оставалась одна и могла зализать свою рану. Беда в том, что рана давно зажила, а его яд все еще циркулировал по моей крови.

После этого объятия улыбка Адама стала деревянной.

— Ты ушла в отрыв, Теодозия.

Я отстранилась и скривила губы.

— Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда ты меня так называешь.

Роберт хлопнул меня по спине.

— Но в зале было приятно слышать это имя.

Я закатила глаза.

— Это заставляет чувствовать, что мне девяносто.

— Это часть твоей культуры. Ты должна принять это, — упрекнула Анна.

Прошло много времени, с тех пор как я была частью своей культуры, но я решила не напоминать ей об этом. Она это знала.

Я пожала плечами, немного неуклюже, и ответила:

— Спасибо, что пришли посмотреть.

Глаза Анны округлились.

— Как будто мы могли пропустить твои первые игры!

— Ты блестяще справилась, — с восторгом сказал Роберт. — Это твой последний заплыв на сегодня, не так ли?

— Да, следующий — завтра, — ответила я.

— Время ужина с семьей? — подгоняла нас Анна, отчего я снова улыбнулась.

Улыбнулась, даже когда она протянула ко мне руку и взяла в ладонь золотую медаль, посмотрев на нее так, словно прикидывала цену.

Конечно, при желании она могла купить любую такую, даже сделанную из платины, но эта семья ценила тяжелый труд. Этого нельзя было отрицать.

— С удовольствием. Я голодна. — Я наморщила нос. — Только не говорите тренеру, что я ела.

— То, что происходит в ресторане, остается в ресторане, — торжественно заявил Роберт, обхватив жену за плечи и подтолкнув ее к выходу, оставив нас с Адамом на несколько секунд наедине.

— Привет, — сказал он грубовато, как будто не здоровался со мной всего несколько минут назад.

Я была удивлена отсутствием застенчивости с моей стороны, когда повторила:

— Привет, — и приподняла подбородок, — ты собираешься поздороваться по всем правилам?

Адам вздохнул, что я восприняла как отказ, а затем пробормотал:

— Наверное, нет.

Мои губы сжались, хотя я понимающе кивнула, и мы продолжали стоять, смотря друг на друга. Постепенно вокруг нас собралась толпа, было сделано несколько снимков, но никто из нас ничего этого не замечал. Как мы могли?

Мы видели только друг друга. Это все, что мы видели, когда были вместе.

Адам прервал момент, эту огненную связь, которая соединяла нас вместе, протянув руку, чтобы взять мою сумку и перевесить ее к себе на плечо, а затем схватил меня за локоть и начал вести в направлении, в котором ушли его родители. Мне не нравилась моя куртка за то, что она служила преградой для его прикосновений, хотя я была за это благодарна. Контакт кожа к коже будет ощущаться как метка, и с момента знакомства Адам уже слишком много раз клеймил меня.

Это место было сумасшедшим. С заднего плана доносился шум из водного комплекса. Свистки судей и аплодисменты зрителей воспламенили мою кровь так сильно, будто я сама собиралась нырнуть в бассейн.

Только когда Адам повел меня через толпу, сердце перестало неистово биться, поскольку острые ощущения от пребывания здесь, с этим мужчиной, превзошли все количество адреналина, который я обычно испытывала, находясь в воде.

Золотая медаль на шее была тем, чем можно было гордиться, мое имя, занесенное в книгу рекордов, было тем, чем я дорожила, но что могло превзойти это ощущение? Чувство, что я наконец-то стала достаточно хороша, чтобы идти рядом с этим человеком.

Боже, это было похоже на сон.