Восьмой смертный грех - Антон Леонтьев

Я решил, что Присцилла, быть может, и не так ужасна, какой кажется на первый взгляд. Как же я ошибался! Под ее кукольной внешностью скрывалась жадная, беспринципная и лишенная морали особа. Но не мне ее винить – в те времена я был ничуть не лучше ее, а наверняка даже хуже. Именно в те годы я переспал с половиной женского состава Голливуда и осчастливил не одну сотню проституток бульвара Сансет.

Присцилла быстро поняла, что может командовать мной. Она с радостью переселилась в роскошный особняк, обставила его по своему ужасному вкусу, ее многочисленные и бедные, как церковные крысы (лучше сказать, как монастырские клопы), родственники не вылезали из моих апартаментов. На публике Присцилла была просто отвратительна, она предпочитала безобразно дорогие платья от французских модельеров, которые ей абсолютно не шли, а также эксклюзивные драгоценности, причем чем больше были бриллианты, рубины или изумруды, тем лучше.

Развестись с ней оказалось гораздо сложнее, чем в пьяном угаре заключить брак. Бывшая массажистка Присцилла была на редкость пронырливой личностью. Она сразу же забеременела, вроде бы от меня, и произвела на свет дочь, затем сына, затем еще одну дочь. И каждый раз заявляла мне, что теперь-то она получит свой очередной миллион. Детей она не любила, они были для нее гарантией того, что я обеспечу ее в случае неминуемого расставания.

Я продолжал пить. И сниматься. Странное дело, но именно брак с Присциллой открыл мне дорогу к третьему «Оскару». Я сыграл священника, который борется со своими сомнениями и неверием и предается пьянству, наряду с этим пытаясь спасти человека, приговоренного к электрическому стулу и утверждающего, что он на самом деле невинно осужденный. Я так вжился в судьбу отца Патрика О'Райли, что мне не приходилось даже имитировать его запои для экранного образа: в большинстве случаев во время съемок я был в самом деле пьян.

И надо же, киноакадемия в третий раз признала меня лучшим актером года. Церемонию вручения «Оскара» я в основном проспал в кресле, только когда назвали мое имя, Присцилла, разряженная в пух и прах, сверкавшая то ли диадемой, то ли жутким колье, весьма ощутимо толкнула меня под ребро локтем. Я не могу сказать теперь, почему, получая награду, я поблагодарил в первую очередь «свою горячо любимую жену». Видимо, я имел в виду Кэтрин. Но к тому времени Кэтрин не было на свете почти восемнадцать лет.

Когда после вечеринки, посвященной моему третьему «Оскару», я очнулся в ванной с двумя китаянками, я понял, что так больше продолжаться не может. Старость незаметно подкралась ко мне, а потом с размаху набросилась, как бешеный волк из темноты.

Поэтому я на время попытался возобладать над своим недугом, весьма успешно, надо сказать. Лечился в разных клиниках, мне даже удалось не пить целых полгода. Однако я снова приложился к бутылке в тот день, когда мой адвокат сообщил, что Присцилла подписала документы о разводе. Так я стал снова холостяком, потеряв при этом половину своего состояния. Но я был готов заплатить Присцилле и больше, отдать ей все, лишь бы она ушла из моей жизни.

Помимо того, что я был плохим мужем, я являлся отвратительным отцом. Я понял это в тот вечер, когда моя старшая дочь (от Вивиан) стала матерью, а я, соответственно, дедом. Я не виделся с собственными отпрысками годами, навещая их под влиянием внезапного импульса с кучей дорогих и ненужных им подарков. Я был им чужим и остался чужим. Дочь не сообщила мне о том, что вышла замуж, как и о том, что станет матерью. Мне позвонила Вивиан и передала эту ошеломляющую новость.

Но мне, как всегда, было не до того. Я пытался осмыслить тот факт, что впервые проявил свою несостоятельность в постели. Как сказал мне один шибко умный доктор из Вашингтона, нельзя же так круто пить, как я, трахаться со всем, что шевелится, а потом еще хотеть, чтобы все было в полном порядке. За эти слова доктор получил по физиономии, а мне пришлось выплатить огромный штраф и по решению судьи отработать двести часов на общественное благо.

Но это не помогло мне избавиться от импотенции. Я испугался. Еще бы, красота и молодость могут пройти, мужчина может быть чуть лучше обезьяны, как говаривала моя матушка, но мужская сила… Кирилл Терц давно был синонимом голливудского сатира, и я гордился тем, что дамы стояли в очереди, чтобы стать моими любовницами.

Я отправился в очередную клинику, на этот раз с твердым намерением бросить пить и снова обрести прежнюю кондицию. И мне это удалось. Точнее, Дороти удалось заставить меня добиться этого. Я всегда восхищался тем, что Дороти Каплан может достигнуть любой цели. Целеустремленность – это у нее семейное. Без этого ее родители не стали бы владельцами самых крупных и прибыльных в мире заводов по производству кормов для кошечек, собачек, хомячков и прочих четвероногих (или двуногих) друзей человека. Дороти была одной из самых богатых дам Америки, я никогда не знал, каково ее состояние на самом деле, думаю, что-то около семисот или семисот пятидесяти миллионов.

Я познакомился с Дороти Каплан в клинике. О нет, она никогда не злоупотребляла алкоголем, она даже апельсиновый сок пила точно по расписанию. Однако ее незадачливый кузен, как и я, любил джин-тоник, смешанный с водкой. Он тоже проходил реабилитацию в клинике для алкоголиков, и Дороти регулярно приезжала навещать его.

То, что Кирилл Терц находится в подобном заведении, было секретом Полишинеля. О моей страсти к бутылке и прямой от нее зависимости знали почти все, но газеты предпочитали деликатно об этом молчать. Не из-за чувства такта, разумеется, а благодаря тем деньгам, что им платила киностудия, с которой у меня был в то время контракт.

Именно Дороти наставила меня на путь истинный. Она была немного чокнутой особой, до ужаса увлекалась паранормальными явлениями, ждала скорого конца света, верила, что инопланетяне живут среди нас, а «летающие тарелки» на самом деле регулярно садятся около ее калифорнийского поместья. Помимо этого она слепо доверяла предсказателям, обожала гороскопы, а в особенности питала страсть ко всякого рода амулетам и талисманам.

Бедняжка не была красивой, даже симпатичной назвать ее можно с трудом. Она побывала два раза замужем, и каждый брак заканчивался для нее полным разочарованием в мужчинах. Детей у Дороти не имелось, поэтому ее многочисленные троюродные племянницы и племянники алчно ждали того момента, когда она переселится к своим зеленым человечкам.

Однако Дороти могла быть очаровательной, несмотря на все свое сумасшествие. Именно с ней я понял, что вовсе не обязательно пить, дабы сдвинуться по фазе. Но все ее увлечения не мешали Дороти железной рукой вести свои консервные заводы и получать ежегодно мультимиллионные доходы. Супруга президента Рейгана, также слепо доверявшая гороскопам, была одной из лучших подруг Дороти, она являлась одной из «них», самых влиятельных, богатых и почитаемых.

Мне стало чуть жаль ее, когда я увидел, как многочисленные родственники тянут из нее деньги, пользуясь ее доверчивостью. Она же, казалось, не замечала этого. Между нами не было любви, однако она меня понимала. Так мне казалось во всяком случае.

Мы заключили брак после того, как меня выпустили из клиники. Я снова не пил, мужская сила вернулась ко мне. Прежняя жизнь, разнузданная и фонтанирующая алкоголем, мне надоела. Хотелось семейного уюта и детей. Дороти была уже не молода, однако мы в любой момент могли бы усыновить ребенка…