Марысенька (Мария де Лагранж д'Аркиен), - Казимир Феликсович Валишевский

1629- -- -1674). Краковская академия, по преимуществу эклектическая, взяла на себя это издание. Мне была оказана любезность присылкой оттисков первой части этого труда, тогда как вторая часть готовится к печати, а все сочинение появится лишь через год. Приношу за это свою благодарность автору. Но так как, дав обо мне хороший отзыв в своей книге, он позднее на меня нападает, я не могу объяснить себе его любезности. Заимствуя у него его собственное выражение, смысл которого мне приходится угадывать, я считаю это с его стороны не более как некоторым "дипломатическим" приемом. Но в общем, я очень доволен; сожалея однако, что не мог извлечь из этого труда ожидаемой пользы, так как автор заботится о проведении тезисов, тогда как я тезисам в истории мало придаю значения.    Тем из моих читателей, которые со мною в этом не согласны, я рекомендую это сочинение, так как в нем они найдут много интересного. ГЛАВА I. В дороге. I. Отъезд. -- Королевская свита. -- Новая королева польская. -- Предшественница. -- Семья Гонзага. -- Из Венсенской башни в Варшавский замок. -- Сен Марс. -- Неизданное стихотворение Гастона Орлеанского. -- Свадьба.  Дорога из Парижа в С. Дени в ноябрьское утро 1645 г. Сколько народа, сколько шума! Вдоль большой дороги движется шествие: блестящий и странный кортеж. Молодой король, королева-регентша, весь двор, полк гвардейцев, отряд швейцарцев, мушкетеры, легкая кавалерия, жандармы, вся королевская гвардия, представители разных профессий, ткачи, лавочники, разносчики; представители города, под предводительством герцога Мон-Базона, губернатора Иль-де Франса и Парижа. Но все взоры обращены на чужеземных всадников в широких, ярких плащах, с бритыми головами и длинными усами, едущих на конях, покрытых золотыми попонами, усеянными ценными камнями. Крестцы и гривы коней выкрашены в красную краску. Масса любопытных, даже на крышах, двенадцать рядов зрителей, два ряда экипажей, пушечная пальба и крики: "Да здравствует королева! Счастливый путь".  -- Кто едет? Кого сопровождают радостные возгласы всего Парижа того времени?  -- Знаменитую и всемогущую Марию де Гонзага, герцогиню Неверскую, принцессу Мантуанскую, обвенчанную накануне с королем польским, Владиславом IV.    Как видите, по дороге в Варшаву и к высшим почестям, другая француженка предшествовала той, о которой я намерен говорить. Их судьбы сплелись до того, что мне приходится начать с предшественницы. Вы о ней, вероятно, слыхали, как и о её супруге-короле. Он, -- один из последних представителей польского и шведского рода Ваза, неудачно пытавшегося овладеть двойной короной. Король-воин, слишком рано (в 48 лет) ожиревший, страдавший подагрой, но бодро боровшийся, однако, со своими недугами и питавший воинские замыслы. Она, -- женщина тридцати лет с лишком, из которых многие годы можно зачислить вдвое.  Страшная бурная семья этих Гонзага, с примесью крови всех европейских племен, частью германской, частью итальянской, испанской и греческой. Карл, отец Марии, был сыном Генриэтты Клэвской, внук Палеологов и племянник "Арденского вепря". "Быть может, ему бы и достался Византийский престол, -- говорит герцог Омальский, -- если бы он не замешкался во Франции, в войне против Ришелье". Упоминая о нем, один биограф говорить совершенно серьезно: (История Авэнского аббатства). "Огненный вихрь выступает на его коже при малейшем трении".  Это была порода людей предприимчивых, как немцы, страстных, романтичных и ловких, как итальянцы, коварных, как греки, задорных, как французы семнадцатого века, до Людовика XIV-гo. Пробыв в Италии до второй половины XVI века, довольствуясь маркизатом Мантуанским, семья де Гонзага в это время рассеялась: Людовик де Гонзага перешел Альпы и женился на Генриетте Неверской. В своем новом отечестве, Гонзаги тотчас расширили свои владения. Им достались герцогства Клэвское, Неверское и Рэтельское. Одно время, в эпоху Фронды, казалось как будто правление Францией было в их руках.  Новая королева до этого времени оправдывала свое происхождение. "Никто не имел так много скоро преходящих успехов, ведущих к падению", заметил про нее Таллеман. Восемнадцати лет она свела с ума несчастного Гастона Орлеанского, имевшего, впрочем, и другие увлечения, менее понятные, и задумавшего её похитить. Она бы, конечно, согласилась, если бы не Ришелье, заключивший её на время в Венсенскую башню. Туда, быть может, ей и были адресованы стихи, найденные мною в архивах Шантильи:    Je jure tos beaux yeux de vous garder ma foi,  Beaux yeux, mes clairs soleils, qui pour l'amour de moi  Furent longtemps couverts d'un si triste nuage.  Si toujours votre amour n'est mon sonverain biеn,  Le ciеl qui me promet plus d'un