В Буэнос-Айресе - Александр Афанасьев

— Конец… мне.

…

— В тачке… бабки… в багажнике. Забери…

…

— Не хочу… чтобы этой… с…е … не хочу…

— Замолчи.

— Мама… мама…

Я попытался его поднять, чтобы перенести в джип… но понял, что прокурор — умер.

Умер.

Я его убил. Он — пытался убить меня. Но я — его убил.

Я начал читать молитву. Единственную, которую знал, единственную, которой меня научила бабушка — она читала еще как в деревнях

Отче наш, Иже еси́ на небеси!

Да святи́тся имя Твое́,

да прии́дет Ца́рствие Твое,

да будет воля Твоя,

я́ко на небеси́ и на земли́.

Хлеб наш насу́щный дашь нам днесь;

и прости нам до́лги наши,

как и мы прощаем должникам нашим;

и не введи́ нас во искушение,

но изба́ви нас от лука́ваго

Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй…

Прочитав молитву, я поднял тело бывшего прокурора и понес к машине…

* * *

Бабы — уже отвыли и теперь просто ревели.

Александр умер сразу, Лева — мучался еще полчаса. Та дрянь, что открыла огонь из автомата — была мертва, потому что я ее застрелил. Похоже, что и мать ее — тоже убил я: прокурор, уходя, выпихнул ее на ходу из ЛандКруизера, а я, в темноте, не видя ничего, переехал ее.

Пять трупов.

Жена Левы была ранена, но ранена легко. Перевязали. Могилы я закончил копать, когда уже рассвело — в одну могилу положили мужиков, всех троих, в другую — ту бабу и ее мать. Видимо, ту самую, что углем из АТО торговала.

Когда хоронили — неприятный инцидент произошел — жена Саши бросилась на мертвую любовницу Сергея и начала топтать и пинать тело, крича что-то по-украински. С трудом удалось оттащить. Тела я закопал, жена Саши — плюнула несколько раз на могилу, где лежала убийца ее мужа с матерью. Этому я препятствовать не мог, да и смысл…

Каким-то чудом — удалось привести баб в чувство. У Левы был сын, у Александра — сын и дочь. Осиротевшие дети — как могли, помогали матерям…

В багажнике ЛандКруизера Сергея — был еще один автомат, целая сумка с магазинами, гранатами и двумя пистолетами и три огромные сумки. Открыв первую — я уже знал, что там найду. Деньги. Доллары и евро.

Судя по виду — пять — семь миллионов, не меньше. Хорошая заначка.

— Значит, так… — сказал я, когда удалось привести баб в чувство — сейчас идем к границе, вместе ее переходим — и разбегаемся. Денег возьмете столько, сколько сможете нести. За остальным вернетесь, как сможете. Машину мы в лесу спрячем.

Жена Александра, Ирина — тупо посмотрела на меня, потом замотала головой.

— Нет…

— Что — нет?

— Не возьму, нет…

— Почему?

— Не возьму!

Я размахнулся — и со всей силы влепил ей пощечину. Жена Левы, Маша — отшатнулась, пацан Александра бросился защищать мать — но я дал плесня и ему, отправил к матери.

— Слушайте сюда, если еще не дошло. Сейчас, б… не время из себя целок строить, понятно? Понятно я спрашиваю?! Ваши мужики, б…, если кто еще не понял — просрали страну. Все трое — просрали, и все трое — в этом виноваты. И вы — виноваты, но меньше, потому что бабы. Из-за ваших мужиков прип…деканных, которые даже тут разборку догадались устроить — нет у вас больше ни дома своего, ни земли, ни Родины. Ничего больше нет. Кроме детей. Которых вы обязаны поставить на ноги, слышите, коровы тупые! Может, хоть они поумнее своих отцов будут!

…

— И потому вы, б… конченые, засунете свои понты в одно место, и возьмете деньги, сколько унести сможете. И перейдете границу вместе со мной. А потом — поселитесь там, где получится и используете эти деньги на то, чтобы поднять детей. Вот что вы сделаете. А сейчас, б… сопли подобрали и готовиться к выезду. Вот, машина, посмотрите в своих что вам надо ценного — но не больше сумки на рыло. И садитесь в эту машину! Второй раз — повторять не буду! Все, пошли! Что стоим?!

Конечно… было большой глупостью думать, что мы перейдем белорусскую границу и не попадемся. Один я, может, и смог бы, но с двумя бабами и детьми… Это же не «страна 404», это Беларусь. Это — работающее государство, это один из европейских лидеров по производству малых беспилотников, которые, понятное дело, всегда контролируют границы этой страны. Скорее всего, с беспилотника нас и засекли, и уже на белорусской территории — нас повязала спецгруппа погранвойск. «Алмаз», кажется.

С пограничной заставы меня отправили в следственный изолятор КГБ в Минск. Знают ли они, кто я, или не знают — Бог весть. По крайней мере, тут меня накормили, врач осмотрел, и постель какая-никакая есть.

Жить можно.

Если так подумать, переход границы — преступление не слишком серьезное. Оружия при нас не было. Правда, денег очень много. Но разве это преступление?

Лязг засова.

— На выход, без вещей.

Или расстреливать повели, или выдавать России. Вещей у меня тут и в самом деле — немного. Только сумка с деньгами…

— Стоять… проходим.

Идем по коридору. Могут ли пристрелить? Могут — с такими-то деньгами. Я — никто, документов нет. Закопать в лесу — никто не хватится.

— Стоять.

Лицом к стене не сказали. Вместо конвоя — меня ждали двое, в штатском. У одного была моя сумка.

— Наручники снимите, — распорядился один из них

Уже лучше. Щелчок замка… свобода.

— Следуйте за нами.

Идем… один впереди, другой сзади. Выходим… джип Гелендваген… кто-то за рулем… темнеет.

— В машину, назад.

Ну… с Богом, как говорится. Интересно — и сейчас мне выпадет чет?

Тронулись.

— Экстрадировать будете? — поинтересовался.

Белорусские КГБшники ничего не ответили.

…

Мы ехали через Минск. Я не был в этом городе с конца девяностых — тогда я жил здесь какое-то время перед тем, как перебраться в Прибалтику. Город я не узнал — это был совершенно другой город…

Тот Минск — запомнился мне грязным снегом, сталинками — Минск это настоящий заповедник сталинской архитектуры, своего рода «сталинский Петербург», да почему то автобусами ЛАЗ, «наташками». Сейчас — в панораме высокого окна тяжелого внедорожника передо мной был другой Минск. Узнаваемый — и в то же время другой.