Превратности любви - Хелена О. Банч

Добравшись до Лидо ди Езоло – оказалось, что их отели расположены по соседству, – они взлетели по лестнице в ее номер.

И пожирали друг друга глазами, как два наркомана, жаждущие дозы. И хохотали без причины, как два дурака. Потому что им, кроме них самих, ничего не было нужно. Потому что здесь не было ни работы, ни родственников, ни соседей, никакой иной морали, помимо закона жизни, потому что ничего на свете не было, кроме этого дождя-сообщника и этого танца. Они смеялись оттого, что так сильно желали друг друга, и с трудом сдерживали слезы, понимая, что придет время расставаться…

Бальзак говорил, что в одном часе любви – целая жизнь.

Но у каждой любви своя вечность, а у них был лишь первый день любви.

Магия линий, красота гармоний завораживают. Нестерпимо-острое, ненасытное влечение разливается по телу. Любовь, с ее дыханием, каждое мгновение новым, раз за разом обжигает их в ночной тьме. Его напряженный барометр чувств рвет паутину ночи. Они оба – словно оголенные провода под током. Их больше нет, они растворились в блаженстве, в искрах, в разрядах молний.

Спазмы наслаждения содрогают их в непостижимой поэзии осязания. Он целует ее груди, а потом накрывает ладонями, ощущая под пальцами ее учащенный пульс. Скользит по склонам ее тела, по вершинам и гребням, спускам и подножиям, без устали, без конца.

А вот и узкая дверь в рай. Она приоткрывается чуть-чуть… И они сливаются друг с другом в нескончаемом джазе чувств…

Позже они завернулись в мятые простыни, вышли на балкон и уселись там, вдыхая свежий морской воздух. От грозы и ураганного ветра не осталось ни следа, снова потеплело. Легкий бриз приносил райское блаженство; тучи рассеялись, распахнув над ними роскошный балдахин звездного неба. Млечный Путь протянулся с востока на запад, как бледный, мерцающий поток света.

– Боже! – восхитилась Элизабет. – Какое чудо! Я никогда не видела его так ясно.

– Древние греки считали, что это путь на небеса, – сказал Ник.

– Неудивительно, – заметила Лиза. – У меня такое же чувство.

Они ощущали себя ангелами, взирающими на землю с облаков.

Когда Ник привлек ее к себе, она почувствовала, что они созданы друг для друга.

Он делал ее счастливой и давал покой, утешал сокровенные глубины ее души. Казалось, он мог влиять на источник ее жизненных сил, снижая или учащая биение сердца.

Они сидели молча, а когда кто-то из них заговаривал, смысл слов представлялся несколько туманным, и хотя это мало помогало общению, зато усиливало – по крайней мере для нее – пьянящее очарование момента. «Легко найти того, с кем можно поговорить, – подумала Элизабет. – Гораздо труднее найти человека, с которым комфортно помолчать…»

На следующее утро ее разбудил бивший в лицо солнечный свет. Мышцы приятно побаливали после танца и всего остального; она потянулась – жизнь все-таки отличная штука. Давно она не была так счастлива. А может, и никогда. Элизабет перекатилась на другую половину кровати…

И нашла только скомканные простыни.

Она вздохнула.

Дивная ночь – или дивный сон?

В любом случае это было чудесно. В любом случае потом неизбежно наступило бы утро.

Ну и ладно.

Неожиданно она осознала, что вспоминает тех мужчин, с которыми была близка. Полгода она прожила с профессиональным футболистом – потрясающим в постели, но уж больно недалеким. Потом у нее был весьма успешный бизнесмен, который в ресторане всегда доставал калькулятор, чтобы как можно точнее высчитать чаевые. Он полагал, что прав во всем, и никогда не давал ей возразить. Вспомнила она и собрата по профессии – актера, который настолько уверовал в равенство полов, что однажды даже не вышел из машины, пока она меняла колесо…

Впрочем, имелись у них и хорошие стороны – в большинстве случаев Лизе удавалось находить мужчин нежных и с чувством юмора, а недостатки есть у всех. Да и она сама – не исключение: недаром же каждый из них в конечном итоге уходил от нее. Элизабет сознавала, что нетерпелива и привыкла возводить барьеры вокруг себя. Все дело в том, что никто, ни один из этих мужчин, не любил ее настолько сильно, чтобы захотеть остаться рядом с ней и постараться преодолеть эти барьеры…

Расставаясь с футболистом, она спросила его: почему он испытывал необходимость обольщать столько разных женщин в течение жизни? «Хотел почувствовать, что я любим», – ответил он. Не был ли такой ответ своего рода упреком, что она не любила его, только его? Несомненно. Но так же верно, что ему важнее всего быть любимым. В этом она всегда ощущала свою несхожесть с ним. Потому что для нее чудо состоит в том, чтобы любить. Это не означает, что оно непременно предполагает счастье, нет. Со счастьем всегда можно разобраться. А чудо не позволяет собой управлять. Оно падает с неба неожиданно, слишком рано, слишком поздно, или совсем не падает, и нужно примириться с этим, ибо ничто иное никогда не будет столь же притягательным и фатально неизбежным.

И все-таки все мы зависимы, продолжала размышлять она, хоть всю жизнь и пыталась доказать свою независимость. Достаточно добраться до сути, чувства, направляющего нас, а затем выпустить его на волю, полностью отдаться ему, и оно дарует нам потоки счастья, растерянности или тревоги, столь характерные для любой зависимости. Мы зависимы от секса и от того эфемерного полета души, который принято именовать любовью. Зависимы от веры или милосердия, чтобы закрывать глаза на отчужденность и неспособность смириться с неоплаченными долгами. Зависимы от нежности и детской ласки, одураченные и готовые дурачить в ответ других, таких же, как мы сами. Зависимы от одиночества по утрам, зависимы от обмана, слов, грез, винных паров, сигарет, разговоров по душам…

В книге, лежащей сейчас на тумбочке, она прочла удивительную легенду о том, как изначально люди состояли из двух половин. Двое гармонично существовали в едином теле. Но однажды боги разделили их. С тех пор каждый бродит в поисках своей истинной утерянной половинки, второго «я», а когда находит ее, они соединяются в вечной, нерушимой любви. Но большинство людей бродят по земле, так и не найдя того, с кем их разлучили. Или ошибаются, думая, что нашли, и образуют несчастные, недолговечные союзы.

Эта легенда глубоко тронула Элизабет, словно рассказала о ней самой. Она объяснила ее боль, ее мучительное одиночество, ощущение неполноты собственного «я», лишенного части самой себя. Всю жизнь Лиза не переставала чувствовать, как тяжело жить, оставаясь лишь половинкой человеческого существа, частичкой мужчины или женщины, как чудовищно жить одному или не с тем, кто тебе предназначен.

Но тут все ее мысли мгновенно улетучились, поскольку в комнату вошел Ник. Оказывается, он никуда не делся, просто не хотел ее будить и курил на балконе.

Нет ничего более приятного, чем возвращение в реальность. Даже если это еще одна ступенька, на которую мы ставим ногу, шагая вниз; если, случайно, эта ступенька оказывается ступенькой реальности, нет ничего более приятного, чем ее твердая поверхность. Ты решительно спускаешься на эту ступень и, закрепившись на ней, чувствуешь дыхание тех, кто поднимается к безоблачным вершинам.

– Я хочу поцеловать тебя, – сказала Элизабет.