Париж в Кишинёве - Георгий Александрович Каюров

– Ты скажешь, что с твоей щекой? – доставая портмоне, поинтересовался он.

– Викторчик, я же объяснила, – скуксившись и смешно вытягивая губки, пролепетала Наденька. Она продолжала висеть на плече возлюбленного. – Я шла по аллее. Дорогу перегородили два урода. Они так шли, что я не смогла с ними разминуться, оступилась, каблук соскочил с асфальта на газон, и я рухнула в кусты.

– Ты пошла в туалет. Как ты оказалась в парке? – горячился Виктор, уличая подругу во вранье.

– Я так плакала, – сделав вид, что не расслышала вопроса, Наденька достала носовой платок и уткнулась в него. Плечи её дрогнули от нового приступа слёз. В этот раз Виктор сдался, обнял возлюбленную и принялся утешать, целуя расцарапанную щёку. За всей комедией восторженно наблюдала Клавдия Платоновна. Гордость за подопечную распирала её. Она даже выставила большой палец и лукаво подмигнула, когда встретилась глазами с Наденькой, которая, активно работая губами в поцелуе с Виктором, шарила по залу глазами. Неожиданно Клавдия Платоновна засобиралась. Она подозвала официанта и попросила счёт. Новую «племянницу» она предусмотрительно отправила погулять. Стороннему наблюдателю могло подуматься – женщины что-то вспомнили и заспешили, на самом же деле Клавдия Платоновна удостоверилась, как тысяча рублей перекочевала в Наденькину сумочку. Довольный Виктор тоже рассчитался с официантом, и пара собиралась покинуть заведение.

Клавдия Платоновна в какой раз пудрила носик у зеркала в женском туалете, когда наконец-то появилась Наденька.

– Какая ты молодец! – искрящимися коронками встретила «племянницу» «тётка», словно не она полчаса назад драла ей лицо в парке. – Прямо как я в молодые годы!

– Вот тыща, – сухо процедила Наденька, сунув деньги вымогательнице и намереваясь уйти. Однако, неожиданно, прыснув слезами, припала к плечу Клавдии Платоновны.

– Тёть Клава, помогите мне от него избавиться, – плечи девушки затряслись от всхлипываний.

– Ну, ну, – похлопала подопечную по лопатке Клавдия Платоновна. – Ты ещё в том возрасте, когда можешь позволить себе пять раз подряд отказать.

– Как это? – не поняла Наденька.

– Когда будешь ждать шестого предложения – поймёшь. Тогда у тебя будет много времени для раздумий, – продолжала говорить загадками «наставница». – Я всё ещё жду.

– Какого шестого? – не понимала Наденька премудростей «тётки».

– Ладно, оставь. Приходи завтра ко мне домой, пошепчемся. Теперь иди. Виктор не должен ничего заподозрить, пока я всё не улажу, – с этими словами «тётка» развернула Наденьку к двери и хлопнула по попе. – Марш.

На следующий день, принимая Наденьку у себя в квартире, Клавдия Платоновна с порога засыпала вопросами:

– Что у вас там приключилось? Чем ты не довольна Виктором?

– Ужасно глуп и жмот.

– Ну, глупость – не порок, а вот жмотство – это да-а! – задумчиво протянула «тётка». – Для нашей профессии это губительно.

– Какой профессии? – не поняла Наденька.

– Мужская глупость, напротив того, часто… даже самое лучшее качество в содержателе, – пропустив мимо ушей глупый вопрос, авторитетно добавила Клавдия Платоновна.

Проходя мимо Наденьки, она мимолетом взглянула на её щеку и буркнула:

– До свадьбы заживёт.

– Да-а, заживёт, – Наденька вспомнила вчерашнюю обиду. – Больно-то до сих пор.

Она собралась пожалиться на излишнюю грубость старшей подруги, но Клавдия Платоновна оградилась движением ладони, показывая, что сантименты больше, чем она допускает, не уместны. От резкой перемены настроения «тётки» у Наденьки глаза наполнились слезами.

– Всё ему не то, – справляясь с эмоциями, заговорила Наденька. – То неделю дуется из-за того, почему я почесала живот. То заметил, как я смотрю в окно, и снова неделю не разговаривал, – Наденька подняла раскрасневшиеся глаза на «тётку». – Тёть Клав, разве можно по таким глупостям устраивать сцены?

– Э-э, не-ет, не скажи, – задумчиво глядя в окно, протянула «тётка». – Много лет назад, когда я была вот такой же дурочкой, как ты сейчас, – Клавдия Платоновна уставилась на девушку размытым взглядом. – Я почёсала нос, и это обошлось мне очень дорого… – «тётка» снова умолкла, и Наденьке показалось, что та даже прослезилась. Переведя дыхание, женщина продолжила исповедь: – Муж меня избил, как следствие, выкидыш, и судьба распорядилась переквалифицироваться из жён в тётки – для таких, как ты.

– Как это избил? – удивилась Наденька. – За то, что почесали нос? Пусть меня только пальцем тронет! – неожиданно глазки Наденьки загорелись, и она заговорила, возбуждаясь, словно что-то для себя открывая, но так же быстро и сникла: – Нет, он меня побьёт, как-нибудь. Однажды я даже в темноте заметила, как загорелись у Виктора глаза. Почувствовала, что сейчас ударит. С испугу стала кричать, если хоть пальцем тронет, ввек не увидит больше! – Наденька перевела дыхание и, потупившись в пол, с недоумением проговорила: – И всего-то зевнула потихоньку, – она посмотрела на «тётку», ища сочувствия, но та стояла не шелохнувшись. – Я и рот прикрыла, как он учил. Так он аж озверел. Отвернулся от меня и уснул. Неделю как будто не замечал. Разве это жизнь?

– Дурочка ты, – тяжело вздохнув, задумчиво проговорила Клавдия Платоновна, не отрываясь от окна. – После того случая я ещё много раз чесала себе нос, живот, зевала, смотрела в окно, думала о сапогах. С разными мужиками по-разному, но жалею только о том случае. Если б можно было всё вернуть… Разве я о такой судьбе мечтала, убегая от матери в Кишинёв? – Клавдия Платоновна обвела комнату тоскливым взглядом и устремила на свою подопечную уже горящие ненавистью глаза.

– Я тоже как-то думала… о туфлях, – неожиданно призналась Наденька, не замечая перемен в настроении наставницы и уже возбуждённо добавила. – Сам виноват! Купили туфли. Я хотела пойти в них погулять, на дискотеку сходить, а он – давай отдыхать, давай понежимся, займёмся любовью, завтра погуляешь. Мужикам только одного и надо, что же мне делать, если я очень хотела в новых туфлях погулять?

– И что Виктор? – ухмыльнулась Клавдия Платоновна.

– Заметил.

– Как заметил? – не поверила «тётка». – Может, догадался?

– Про туфли как он заметит? Про туфли не знает, я же думала о них. Заметил, что смотрю в окно.

– И что же? – уставившись на Наденьку, ждала ответа Клавдия Платоновна, едва сдерживая улыбку.

– Обиделся. Неделю не разговаривал.

– Как-то был у меня один, – с какой-то злой иронией начала свой рассказ Клавдия Платоновна. – Пока он на мне отдувается, я могла и семечки щелкать. Думала, на этом борове отыгрываюсь за всех мужиков – вам только этого от меня надо, нате вам, никому любви своей не подарю. А ему всё было нипочём. Оттарабанит своё и рухнет замертво спать. Храпел страшно, – Клавдия Платоновна брезгливо поморщилась и добавила: – Вонюч был ещё страшнее, а в любви клялся каждую минуту и всё норовил целоваться. Курил сигарету за сигаретой. Как-то нацеловалась с