Hardboiled / Hard Luck - Банана Есимото

Были и такие дни, когда мама не приходила ночевать. Но она никогда не водила мужчин к нам домой. Наверно, для нее, с обостренным чувством долга, дом был местом отца. Меня поразило, как мать с таким чувством долга тайно прикарманила наследство. Я не укоряла ее, наверно, она очень оскорбилась, что отец ничего не оставил ей, той, которая изо всех сил воспитывала меня, не родную.

В этом незнакомом городе я сходила на аттракционы, много раз попила кофе, сидя на дамбе, смотрела на заходящее солнце, почитала в книжном магазине и перестала осознавать, что происходит.

У меня появилось ощущение, как будто я нахожусь в городе из обычного сна. Будто сердце отказывается работать под заходящим солнцем. У меня кружилась голова, мне казалось, что я поверну за угол и смогу вернуться домой. Я не могла себе представить ничего, кроме дома, где жила с матерью, я чувствовала, как воскресает запах выстиранного белья и слышится скрип пола на кухне. Хотя наш дом был еще довольно крепкий — он был двадцатилетней давности постройки — повсюду образовались щели, летом было жарко, зимой — холодно. Мне казалось, будто я смогу вернуться в тот дом. Казалось, мать как ни в чем не бывало будет ужинать, и, если неожиданно войду, я снова начну прежнюю жизнь. Я даже подумала, что сегодня понедельник, поэтому и белье сложено для стирки, и за покупками тоже надо идти.

Однако мать жила в неком особняке в этом городе с незнакомым мужчиной. Я вернулась к новому ее дому в то время, которое считала как раз подходящим.

Мать никогда не задергивала занавесок, естественно, и здесь они были раздвинуты. По суетливым движениям ее силуэта в окне можно было понять, что она спешит уходить — в ее обычной манере, одевшись, передумать и еще раз поменять пиджак, и по привычке рассматривать себя, поставив у окна большое зеркало. Я больше и больше запутывалась и перестала даже понимать, в каком времени я нахожусь. Казалось даже, если я войду, станет так, будто ничего не было, и время вернется. Мать выключила свет и вышла из комнаты. Значит, мужчины сейчас нет дома, подумала я.

Затем мама, не подозревая о том, что я притаилась неподалеку, быстро покинула дом. Мало того что она красавица, она умела хорошо обслуживать посетителей закусочной — это было ее любимое занятие. В этом городе она развлекалась тем же. Ее стройная фигура со спины совершенно не изменилась. Мама торопливо уходила.

Я быстро нашла почтовый ящик от маминой квартиры, пошарила сверху. Как я и думала, она, как всегда, приклеила туда липкой лентой ключ. Я достала его и направилась в новую мамину квартиру.

Дом был большой — многоквартирный жилищный массив. Я была грабителем — когда проходила мимо кого-нибудь, каждый раз у меня учащенно билось сердце. Из окон слышались веселые голоса детей, голос их отца, принимающего ванну, голос, который кого-то звал, звуки приготовления ужина, ощущались приятные запахи… Мне почему-то захотелось плакать, и я быстро миновала коридор.

Мамина квартира была в самой глубине. Я вставила ключ в замочную скважину и открыла дверь. На стене — одежда незнакомого мужчины. Костюм. Я облегченно вздохнула: качество костюма говорило о том, что он принадлежит простому служащему. Похоже, он не имеет отношения к якудза. Мама начала новую жизнь. Кухня была аккуратно убрана, чувствовался мамин запах. В квартире было всего четыре комнаты, но я, поразмыслив, направилась в ту, в окне которой был виден мамин силуэт, открыла ящик шкафа, где должно было лежать нижнее белье. Как и следовало ожидать, под ним находилась моя банковская книжка и печать. Отец оставил мне в наследство двадцать миллионов[2]. Похоже, на них еще не наложили руки. Я подумала, черт бы с ними, с двадцатью миллионами, а вот жить без печати очень затруднительно. Прихватив все, я вышла из комнаты, закрыв дверь на замок и считая себя потрясающим вором. В глубине ящика я оставила записку, где написала только одно: «Здесь был Рупан Сан-сэй!»[3]Но, наверно, ей будет не до смеха. Затем я аккуратно приклеила ключ обратно, села на поезд и вернулась домой.

На следующий день я расторгла договор на городской телефон и купила мобильный. Затем занялась процедурой переезда, чтобы не быть застигнутой врасплох, когда мама, заметив пропажу, приедет вернуть деньги. Все эти хлопоты отобрали у меня часть моей жизни. Я не спала всю ночь, разбираясь с вещами. Сложила одежду отца в картонную коробку. Папины книги, письма, оставленные им вещи, сдала в камеру хранения. Мамины все без разбора выбросила только потому, что они были ей не нужны. Затем разобрала свои, сократив их до минимума. То, что я не в состоянии была выбросить, все-таки отдала на хранение. У меня осталось два чемодана. Через два дня я пошла в банк, заново открыла счет на десять миллионов, попросила оформить чек на другие десять и отослала его маме. Когда получила клочок бумаги с подтверждением отправки заказного письма, я всей душой осознала, что с того момента, когда оно попадет в почтовый ящик, я действительно останусь одна.

Некоторое время я проживала в бизнес-отеле, но Тидзуру позвала меня к себе. Изначально она была другом моего друга. Я знала, что я ей нравлюсь, я тоже симпатизировала ей, поэтому решила воспользоваться ее предложением на время, пока не приду в себя.

Жизнь с Тидзуру с самого начала была интересной.

Тидзуру видела призраков, чувствовала их присутствие. Когда с кем-то из друзей случалось какое-либо несчастье, в тот же момент у нее выступали на глазах слезы, хотя она совсем не хотела плакать. Еще она вылечила прикосновением рук мои боли в спине и гастрит. По словам Тидзуру, в детстве с ней произошел несчастный случай: она упала с высокой лестницы и после этого стала такой. У нее был странный взгляд, она всегда пристально смотрела не на человека, а немного в сторону. Она была сильной. Она ничего не боялась.

Мы жили в квартире, которая усугубляла бурю в моей душе. Квартира была на седьмом этаже обшарпанного здания рядом со скоростной дорогой, под окном виднелись заброшенные дома, напоминавшие трущобы. В здании всегда было шумно, здесь обитали жильцы, которые постоянно просрочивали квартирную плату, а прямо сверху находилась двухкомнатная квартира с такой же, как у нас, планировкой, где жила семья из восьми человек — гвалт стоял ужасный, как в «Замке девяти драконов», который я когда-то видела по телевизору[4].

Когда я спросила, почему она выбрала для жилья такое место, она с улыбкой ответила: «Почему-то мне здесь очень спокойно. Потому что, когда я смотрю на обычных людей, задумываюсь о своих странностях и ощущаю беспокойство».

Она болезненно любила чистоту и всегда начищала до блеска полы и кухню. Много раз она даже будила меня ночью звуками своей уборки, и частенько бывало, что я поскальзывалась на хорошо отполированном полу и падала.

Она почти не спала. Говорила, что ей достаточно лишь нескольких часов сна. Говорила, что уборкой убивает время. Что перед тем как мы стали жить вместе, она ожидала рассвет за мытьем полов, хоть никто не замечал их чистоту.