В диких условиях - Джон Кракауэр

Фанерованные стены «Кабаре» увешаны оленьими рогами, рекламными постерами пива «Old Milwakee» и аляповатыми картинами с охотничьими сценками. От групп по-шахтерски чумазых фермеров, одетых в рабочие комбинезоны и сетчатые бейсболки, к потолку бара поднимаются струйки сигаретного дыма. Перекидываясь короткими, сухими фразами, они жалуются друг другу на переменчивую погоду и беспокоятся, что на подсолнуховых полях еще слишком сыро, чтобы начинать уборку, а в телевизоре над их головами беззвучно мелькают образы глумливо усмехающегося кандидата в президенты Росса Перо. Через восемь дней страна выберет своим президентом Билла Клинтона. С момента обнаружения тела Криса Маккэндлесса на Аляске минуло уже почти два месяца.

«Точно такую выпивку Алекс всегда и брал, – хмуро произносит Уэстерберг, раскручивая лед в своем стакане с коктейлем «Белый русский». – Садился тут, у края стойки, и рассказывал всякие чудеса о своих путешествиях. Говорить мог часами. Многие тут в городе к старине Алексу крепко привязались. А вообще странно, что с ним такое приключилось».

Уэстерберг оказался энергичным и подвижным мужчиной с широченными плечами и черной козлиной бородкой. У него было два элеватора, один прямо в Картаге, а другой – в нескольких километрах от городка, но каждое лето он собирал спецбригаду комбайнеров и вместе с волной урожая поднимался на север, от Техаса в направлении канадской границы. Осенью 1990 года он завершал сезон в северной части Монтаны сбором ячменя для пивных гигантов «Coors» и «Anheuser-Busch». Десятого сентября, на выезде из городка Кат-Банк, где он покупал запчасти для поломавшегося комбайна, Уэстерберг остановился и подобрал автостопщика, приветливого парнишку, назвавшегося Алексом Маккэндлессом.

Маккэндлесс был невелик ростом, но крепок и жилист, как странствующий сезонный рабочий. Но больше всего Уэстерберга поразили его темные глаза. Чувственный взгляд юноши выдавал присутствие каких-то экзотических кровей (возможно, среди его предков были греки или индейцы чиппева) и был настолько беззащитен, что Уэстербергу сразу захотелось взять парнишку под свое крыло. Как подумалось Уэстербергу, он обладал той нежной красотой, по которой сходят с ума женщины. Лицо парня отличалось странной пластичностью: бесстрастное и непроницаемое в один момент, оно могло в следующую же секунду внезапно расплыться в широченной улыбке. Улыбаясь, парень практически переставал быть похож на себя и демонстрировал крупные, лошадиные зубы. Мальчишка был немного близорук и носил очки в тонкой стальной оправе. Судя по всему, он был голоден.

Минут через десять после их знакомства Уэстерберг сделал остановку в городке Этридж, чтобы передать посылку своему приятелю. «Он угостил нас пивом, – рассказывает Уэстерберг, – и спросил у парня, когда тот в последний раз чего-нибудь ел. Алекс признался, что, наверно, пару дней назад. Сказал, что у него вроде как вышли все деньги». Услышав эти слова, жена хозяина дома уговорила их задержаться и приготовила Алексу плотный ужин. Умяв его за считаные минуты, парень уснул прямо за столом.

Маккэндлесс сказал Уэстербергу, что хочет добраться до Сако-Хот-Спрингс, расположенного в 380 километрах на восток по автостраде № 2. Об этом местечке он узнал от каких-то «резиновых» (так называют бродяг, передвигающихся по стране «на резиновом ходу», то есть на собственных автомобилях, в отличие от «кожаных», не имеющих своего транспортного средства и поэтому вынужденных путешествовать автостопом или «на кожаном ходу», то есть на своих двоих). Уэстерберг ответил, что сможет подкинуть Алекса всего километров на пятнадцать, потому что потом ему нужно будет свернуть с трассы на север к Санберсту, где он в данный момент убирал урожай и жил в трейлере рядом с полем, на котором работал. Когда Уэстерберг остановился, чтобы высадить Маккэндлесса, было уже пол-одиннадцатого ночи, а на улице лило как из ведра. «Господи, – сказал Уэстерберг, – мне совесть не позволяет отпустить тебя под этот чертов ливень. Спальник, я вижу, у тебя есть… так, может, поедем со мной в Санберст, переночуешь у меня в вагончике?»

Маккэндлесс прожил у Уэстерберга трое суток, и каждый день, когда работники его бригады выводили свои неуклюжие машины бороздить океаны ячменных полей, выходил трудиться вместе с ними. Когда их дорожки, наконец, разошлись, Уэстерберг сказал Алексу, чтобы он заглянул к нему в Картаге, если будет искать работу.

«Не прошло и пары недель, как Алекс приехал в город», – вспоминает Уэстерберг. Он устроил его на свой элеватор и сдал недорогую комнату в одном из двух принадлежащих ему домов.

«За многие годы я не раз брал на работу автостопщиков, – говорит Уэстерберг. – В большинстве случаев ничего толкового из этого не выходило, потому что трудиться они не очень-то хотели. Но с Алексом все было совсем по-другому. Более работящего человека я в жизни не видывал. Чего ему ни поручи, он все сделает. Выгребал гнилое зерно и дохлых крыс из бункера элеватора, брался за самую грязную работу, после которой вообще не знаешь, на кого будешь похож. И никогда не бросал ничего на полпути. Если начал что-то делать, то уж до конца. Это у него было вроде как такое моральное правило. Порядочный был до невозможности. И планку для себя ставил очень высоко».

«Сразу стало понятно, что человек он умный и образованный, – вспоминает Уэстерберг, допивая третий по счету коктейль. – Много читал. Умными словами говорил. Мне кажется, что и в беду он попал отчасти оттого, что слишком уж много думал. Иногда он прямо голову был готов себе сломать, стараясь понять этот мир, разобраться, почему люди столько зла друг другу делают. Я ему пару раз попытался втолковать, что не стоит так уж глубоко во всем этом ковыряться, но Алекс на каждом вопросе просто зацикливался и к следующему не мог перейти, пока не найдет абсолютно верный ответ на предыдущий».

В какой-то момент Уэстербергу на глаза попалась налоговая декларация парня, и он узнал, что по-настоящему его зовут не Алекс, а Крис. «Он так и не объяснил, почему поменял имя, – говорит Уэстерберг. – Из его рассказов было ясно, что он по какой-то причине не ладит со своими родными, но я в чужие дела лезть не люблю и поэтому никаких допросов ему не устраивал».

Если Маккэндлесс и чувствовал отчужденность от своих родителей, братьев и сестер, то новую семью он нашел в Уэстерберге и его работниках, в большинстве своем живших в доме Уэстерберга в паре кварталов от центра Картаге. Это был простой двухэтажный особняк викторианского стиля с большим тополем на переднем дворе. Жили четыре или пять его обитателей весело и бесшабашно. Они по очереди готовили еду, вместе ходили выпивать в бар и вместе ухлестывали за девушками (правда, без особого успеха).

Маккэндлесс быстро прикипел к Картаге. Ему нравилось безвременье города, плебейские добродетели и непритязательность манер его жителей. Городок был тихой заводью, неподвластной течению жизни, своеобразным убежищем для неприкаянных, и это как нельзя больше его устраивало. И с Картаге, и с Уэйном Уэстербергом в ту осень у него завязались особые отношения, которые он сохранил до конца жизни.

Уэстерберга в Картаге еще совсем ребенком привезли приемные родители. Теперь, на четвертом десятке, он превратился в самого настоящего «человека эпохи Возрождения»: он был и фермером, и сварщиком, и бизнесменом, и станочником, и мастером-механиком, и лицензированным пилотом, и программистом, а еще чинил всяческую электронику и игровые приставки. Однако незадолго до встречи с Маккэндлессом из-за одного из этих талантов у него начались неприятности с законом.