Вести от обезьяны. О медитации и о том, что хочет донести до вас суетливый обезьяний ум - Ральф де ла Роса

Вспомним историю Кена Болдуина[7]: из-за депрессивных размышлений этот человек уверился, что его жизнь совершенно «безнадёжна». Подобные мысли заставили его дойти до середины моста Золотые Ворота, перелезть через ограждение и прыгнуть в воду с высоты 67 метров. Он сам рассказывает, что в тот момент, когда он отпустил ограждение, он осознал, что все его проблемы «вполне можно было решить – кроме одной – прыжка». Каким-то образом в воздухе он смог обрести присутствие духа и перевернуться (он летел вперёд головой), направить носки ног вниз и придать телу максимально обтекаемую форму, чтобы уменьшить площадь и силу удара. Кен Болдуин сломал едва ли не все кости в теле, однако смог выжить и поведать другим свою историю. Он выжил и стал бороться за распространение сведений о самоубийствах и за их предотвращение7. Очевидно, основное, что толкнуло его на попытку самоубийства, – мысли. Он попал в ловушку ложной истории ума – безнадёжности, и эта история едва не стоила ему жизни.

Конечно, не всегда наше состояние бывает настолько плачевным. Бывают и другие моменты, когда отступает клаустрофобия обезьяньего ума и возникают состояния присутствия, которые ощущаются как более открытые, тёплые, полные близости и даже запредельные. Мы соприкасаемся с иными своими возможностями, когда спонтанно погружаемся в созерцание великолепного заката, испытываем восторг от театральной постановки, играем в спортивную игру, занимаемся искусством или участвуем в любом деле, в котором всё кажется связанным в единый процесс. Мы соприкасаемся с этим более естественным состоянием в моменты наивысшего сексуального возбуждения, в моменты достижений, в моменты, когда мы намеренно поступаем сострадательно, – всегда, когда наше привычное чувство Я отступает и остаётся чистый опыт настоящего. Можно пойти дальше и сказать, что в таких случаях мы видим проблеск своего истинного (по меньшей мере более истинного) Я. Это такое Я, которое спокойно и в то же время вдохновенно приобщается к истинной жизни вещей. В такие моменты проявляются возможности, выходящие за пределы способов бытия, основанных на стремлении защищаться, выходящие за пределы машинальной жизни.

Может показаться, что мы должны культивировать это чувство открытости, свежести, радости, восторга и спокойствия, с которым мы соприкасаемся в подобные моменты. С буддийской точки зрения, однако, подобное состояние бытия уже всегда изначально присутствует и присутствовало в нас. Мучительно понимать, что эта беспредельность ожидает, когда мы обнаружим её внутри себя, в то время как мы неустанно ищем её вовне. Такое состояние – это не столько то, к чему мы идём, сколько то, что остаётся с нами, когда мы прекращаем свои поиски. Наша более глубокая природа – это то, что остаётся, когда мы отказываемся от неосуществимой цели, перестаём пытаться быть кем-то кроме себя.

Мысли о самоубийстве стали посещать меня в возрасте восьми лет. Они возникали почти ежедневно, пока наконец в 2004 г. в возрасте 28 лет я не прошёл качественную терапию. Прежде мой отец успел – дважды – оставить нашу семью, меня высмеивали и публично унижали, меня избивали так, что у меня развилось посттравматическое стрессовое расстройство, и я столкнулся со смертью во всевозможных формах (в частности, со смертью своего отца, некоторых близких друзей, а также женщины, которая умерла, когда спала рядом со мной). На момент начала терапии моё состояние почти соответствовало диагностическим критериям пограничного расстройства личности[8]. В этом не было никакого «безумия», такие привычные способы поведения мой обезьяний ум сформировал под влиянием обстоятельств, которых я не выбирал. Я испробовал все средства, чтобы справиться с депрессией и гневом: ЛСД, экстази, кетамин, групповую игру на барабанах, мантру Харе Кришна, гуру Амму, рейки[9], христианство, викканство[10], частые переезды, виски, панк, политику, танцы в ночных клубах. Я также использовал и более традиционный метод: вымещал свои эмоции на окружающих и оставлял за собой вереницу обид. Всегда, когда я искал отдохновения, неустанные и болезненные мысли, с которыми я жил, утихали совсем ненадолго – если утихали вообще. Я стал ненавидеть всё и вся. Сильнее всего я стал ненавидеть себя. Я погружался всё глубже и глубже и наконец достиг точки, когда ежедневная внутривенная доза героина и кокаина (стоимостью 150 долларов) казалась единственным способом прекратить войну, которая бушевала во мне.

Мне повезло, как и Кену Болдуину. В моей жизни присутствовали люди, которые не бросили меня в этой ситуации; кроме того, я нашёл местный центр по реабилитации наркозависимых, «Уолден Хаус», который я мог бесплатно посещать на протяжении шести месяцев. В то же время я узнал о медитации на основе внимательности. Я начал практиковать в общине под названием Urban Dharma («Городская Дхарма») (ныне известной как Against the Stream («Против течения»)) под руководством Винни Ферраро из проекта Mindful Schools[11]. Медитация в сочетании с той работой, которую мне удалось осуществить совместно с терапевтом из «Уолден Хаус», помогла мне добраться до истоков моего внутреннего хаоса. В этой государственной лечебнице – где я спал рядом с бывшими уголовниками, недавно вышедшими из тюрьмы, – я впервые в жизни пережил подлинную, глубокую трансформацию. Вопреки моим переживаниям, связанным с загадочными гуру, ашрамами и тому подобным, подлинная духовная жизнь началась на глубочайшем дне моей жизни. Я пробудился в глубокой низине, а не на горных высотах.

Эту историю стоило бы рассказывать в другой книге, однако именно то, что я понял за те шесть месяцев пребывания в «Уолден Хаус», вдохновило меня стать человеком, которым я являюсь сейчас. После реабилитации я поехал в Нью-Йорк с двумя чемоданами, парой сотен долларов, щедрыми дарами немногих друзей, отсутствием образования и ясным желанием отдавать в мир то, что спасло мне жизнь: психотерапию, медитацию и йогу[12].