«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн

Пышкин утверждает, что он их пассами выращивает, за считанные секунды. Но опять-таки вопрос. Кто-нибудь видел, как он это делает?

— Господи, да что вы, в самом деле…

— Ты про бога нам брось, Пышкин, ты лучше сам не плошай. — При этих словах председатель не то чтобы улыбнулся, но просветлел лицом. Он любил шутку. — Ты лучше скажи нам, кто видел.

Пышкин стремительно вскочил со стула.

— Как это кто? Многие видели. И вы тоже.

Председатель с отвращением посмотрел на Пышкина.

— Где же это я видел такое?

— Да что вы, честное слово! Помните, когда я записывался…

— Я горшок видел и в нем цветок, это правильно. Только при мне он не рос.

— Да рос же, вы забыли, наверное.

— Нет, Пышкин, нет, — сочувственно произнес председатель. — Кто-то из нас врет, и я догадываюсь кто. И люди догадываются. И товарищи незаинтересованные тоже догадаются, если посмотрят тебе в лицо.

Товарищи незаинтересованные без особой симпатии поглядели на Пышкина. Его лицо не открывало ничего приятного глазу. Оно было вороватым и крайне подозрительным.

— Может быть, еще кто-нибудь видел? — соболезнующе спросил председатель. — Ты вспомни, постарайся, а то вдруг я ошибся и напрасно тебя обвиняю.

— Н-ну, я же многим показывал, — замялся Пышкин. — Хотя бы этому… Протопопову… телепату…

— Пышкин, — совсем вкрадчиво спросил председатель, — ты специально вспоминаешь тех, кто не смог сегодня присутствовать по болезни?

— Странно. Я ж его днем видел. И не скажешь, что больной.

— Очень странно, очень. Еще кого-нибудь вспомнишь?

— Оловьяненко тоже видел, — сказал Пышкин упавшим голосом. — Веня! Скажи им.

Оловьяненко, длинный задумчивый украинец, медленно встал.

— А шо я могу сказать, Алик? Шо я такого бачив?

— Веня! — прошептал вконец завравшийся Пышкин.

— Шо Веня, шо Веня?. — в сердцах сказал Оловьяненко. — Ото сам кашу заварив, а потом — Веня.

— Все слышали? — спросил председатель, нарушая неприятную тишину. Один из незаинтересованных досадливо крякнул:

— Эх, чего время тратим? Будто сами выгнать не могли.

— Не могли, дорогой товарищ, никак не могли. История, сами видите, неприглядная, и мы не вправе допустить, чтобы тень сомнения…

— Постойте, вспомнил! — бесцеремонно перебил его Пышкин. — Я же выступал в Доме Облмежмехпоставки, разве забыли?

— Во-от! — радостно подхватил председатель. — Вот мы и добрались до того самого места! Досюда, товарищи незаинтересованные, была одна поэзия, а сейчас начинается проза жизни. Начинаются, мягко говоря, неприглядные факты, из-за которых мы это собрание и собрали. Если раньше были только сомнения в способностях товарища Пышкина и его моральной чистоплотности, то теперь у нас появились факты.

Зал сдержанно загудел. Это было на редкость дисциплинированное собрание, несмотря на то что феномены люди возбудимые и, что скрывать, не всегда могут держать себя в рамках. Но сегодня они сидели с озабоченными лицами, редко проявляли свои чувства и вообще вели себя так, будто они не на собрании, а в трамвае. Какая-то странность в их лицах имела место: видимо, это печать, которую природа накладывает на людей с паранормальными способностями.

— Тут Пышкин твердил нам о вечере в Облмежмехпоставке, где он якобы выращивал цветок своими пресловутыми пассами. И все мы видели, как цветок рос.

Незаинтересованные переглянулись.

— Да, товарищи, мы видели. Но нашлись люди, которые видели и другое. Они видели… — председатель повысил голос, — они видели нитку в руках у этого, я извиняюсь, феномена. И они видели, как он за нее вытягивал цветок из земли.

— Кто видел? — сипло спросил Пышкин.

— Не бойся, Пышкин, мы не ты, мы жульничать не будем. Встань, Женя!

Поднялся человек роста примерно такого же, как и Пышкин, но наружности несравненно более благородной.

— Наш Женя Принцыпный, — ласково представил его председатель. — Инженер. У него редкая способность, которой даже нет еще названия. Стоит ему сесть за компьютер, как тот сразу ломается.

В ответ на любопытные взгляды незаинтересованных инженер Принцыпный с достоинством поклонился. Пышкин не сводил с него округлившихся глаз. Лицо его было искажено подлыми мыслями.

— Свидетельство Жени Принцыпного тем более ценно, — продолжал председатель, — что он был другом Пышкина. Вы не представляете себе, с какой болью рассказывал он мне о махинациях своего бывшего друга, который попрал… который…

Мотнув головой, председатель потянулся к графину. Принцыпный потупил взор и мужественно вздохнул.

— И ты, Женька? — хватаясь за воротник, просипел разоблаченный Пышкин.

Председатель осушил, наконец, графин, откашлялся, взял Пышкина под прицел указательного пальца и обжег его непреклонным взглядом.

— Так, может быть, хватит, Пышкин? Может быть, сам все расскажешь?

Но тот молчал. Ему нечего было сказать в свое оправдание.

— У меня все, — сказал председатель деловым тоном.

Начались прения. Первым слово попросил Сашенька Подглобальный, очень молодой человек с подозрением на левитацию. Но он поступил в общество совсем недавно, еще не сориентировался как следует, поэтому председатель сказал ему:

— Ты, Сашок, помолчи пока, уступи место женщине. Давай, Антонина.

Антонина Зверева, пожилая ведьма из секции дурного глаза, встрепенулась, окинула собрание знаменитым летальным взглядом, зафиксировала его на Пышкине и начала излагать свою точку зрения на вопросы, затронутые в докладе. Речь ее сводилась к тому, что она, Зверева, за себя не отвечает, когда ей мешают проявлять свои способности, изводят подозрениями, оскорбляют заглазно и открыто. Далее в своей речи Зверева перешла на личности и подчеркнула, что товарищ Пышкин выделяется среди них особо. Товарищ Пышкин, отметила Зверева, действует так нахально, зная, что она не в состоянии отомстить ему по причине своего ангельского характера, а также из-за того, что ее сверхъестественные способности проявляются только в сфере сельского хозяйства, как-то: сглазить скотину, погубить урожай, наслать мор на трактор и т. д. В заключение Антонина Зверева попросила собрание оградить ее от нападок этого проходимца и применить к нему самые крутые меры, в каковых она, Зверева, охотно примет активное участие.

Затем снова вызвался Сашенька Подглобальный, но председатель, руководствуясь соображениями высшего порядка, предоставил слово Федору Перендееву.

Перендеев насупил брови и, запинаясь, стал телепатировать по бумажке. Речь его была встречена телепатами очень горячо, она неоднократно прерывалась аплодисментами. Когда он закончил, председатель подвел итог:

— Товарищи, поступило предложение вычеркнуть Пышкина из списков, если он не докажет, что является феноменом, то есть не вырастит цветок здесь, на наших глазах, без всяких своих факирских штучек.

Пышкин вскочил с места, но председатель остановил его:

— Погоди, Пышкин, у меня не все. Такая к вам просьба, — обратился он к собранию, — покажем товарищам незаинтересованным, что умеем, а? Кто что может, много не надо, но так, чтобы никаких сомнений.

— Покажем, не сомневайтесь! — послышались выкрики феноменов.

На лицах незаинтересованных зажглось крайнее любопытство.

После короткого перерыва феномены продемонстрировали немногое из того, на что они способны. Первыми