Спокойно, Маша, я Дубровский! - Елена Логунова

Зяма вернулся непритворно опечаленный. Физиономия у братишки была почти такая же пасмурная, как в тот незабываемый вечер двадцатипятилетней давности, когда мы после долгих усилий добрались до верхней полки мебельной стенки, где вызывающе красовался шоколадный набор, привезенный папулей из Австрии. Хорошенькие шоколадные бутылочки мы жадно слопали, а содержавшуюся в них жидкость без церемоний вылили в раковину, за что папуля устроил нам грандиозную нахлобучку, потому что жидкость, к которой мы отнеслись с великолепным пренебрежением, являлась редким дорогим коньяком. Мне тогда было без малого пять лет, а Зяме целых семь. Старший брат благородно взял вину на себя, но готовился к этому моральному подвигу почти полдня и имел при этом глубоко задумчивый вид. Это нетипичное для него выражение лица запомнилось мне даже крепче, чем папулина ругань.

Теперь, глядя на пасмурную физиономию братца, я сочла нужным его утешить:

– Ну-ну, Зямка, не надо так убиваться! Машеньку ты уже не вернешь, придется взять себя в руки и научиться жить без нее.

Это была дурацкая фраза, но лучшей я не придумала. Как и следовало ожидать, опечаленного Зяму мои слова ничуть не утешили. Братец продолжал хмурить брови, кривить губы, играть желваками на щеках и всяко иначе уродовать свою мужественную физиономию. Он даже не заметил плотоядных взглядов, которыми охочая до новых знакомств брюнетка Дашенька обволакивала его с ловкостью голодной орхидеи-мухоловки. Кокетливая красавица попыталась разделить Зямин минорный настрой, сокрушенно прошептав: «Ах, бедная Машенька, как смерть меняет человека, ее не узнать!», но Зяма не обратил на мою новую знакомую никакого внимания. Я расценила это как очень плохой признак и всерьез забеспокоилась о душевном состоянии братца.

Я решила, что мой сестринский долг – вывести Зяму из апатии, и стала думать, как это сделать.

«Элементарно, Ватсон! – без запинки подсказал мне внутренний голос. – Если любвеобильного Зяму так опечалило удаление Машеньки, надо быстренько произвести замену на поле».

Накануне я до глубокой ночи вынужденно смотрела по телику футбол, до которого огорчительно охоч мой друг капитан Кулебякин, и терминология спортивной игры запала мне в душу.

– А кого же выпустить на замену? – Я машинально огляделась по сторонам и увидела все ту же брюнетку.

Стоя в пяти шагах от нас, она облизывала Зяму влажным взглядом примерно так, как это делал бы с гигантским чупа-чупсом маленький сладкоежка. Было видно, что красавица готова заменить Зяме не только покинувшую его персональный фан-клуб подругу Машеньку, но и целую команду отличных игроков со всеми тренерами и массажистами.

– До вечера! Еще увидимся! – обрадовавшись, что решение нашлось само собой, я дружески помахала красавице ручкой и потянула братишку прочь от толпы.

Совесть, робко укорявшая меня за то, что в моей программе посещения поминального обеда запланированы такие нетрадиционные пункты, как собственное перспективное знакомство с лесным королем (это раз) и выдача любострастной брюнетке Дашеньке охотничьей лицензии на Зяму (это два), умолкла. Спасение дорогого и единственного брата от черной меланхолии следовало признать миссией благородной и высокогуманной. Из тех, ради выполнения которых вполне допустимо нарушить нормы этики.

Я предупредила Зяму, что вечером мы с ним в обязательном порядке идем на поминки в ночной клуб, и он, как мне показалось, приободрился. Мы условились встретиться дома за ужином, а затем расстались у гостеприимно распахнутых кладбищенских ворот. Зяма укатил на своем скутере, а я вызвала по телефону такси и в ожидании машины спряталась под сень ветвей плакучей ивушки. На открытых участках кладбища было так жарко, словно температурный режим подбирался в специальном расчете на нераскаявшихся грешников с целью скорейшей их адаптации к посмертному пребыванию в адском пекле.

В ивовом шатре нашелся вполне удобный гранитный валун. Я убедилась в отсутствии на нем букв и цифр и с чистой совестью присела на камень, который вроде не был могильным.

Сидя на приятно теплом гранитном валуне, я сквозь завесу зеленых ветвей поглядывала на дорогу, чтобы не упустить свое такси. Машину запросто могла перехватить особа, выжидательно переминающаяся на другой стороне дороги. По приметной трехцветной шевелюре я узнала ту самую дамочку, которая бессовестно отвлекала моего братца от ритуального возложения цветов к ногам усопшей Машеньки. Тигрово-полосатая дамочка явно тоже спешила убраться с кладбища, для чего призывно махала ручкой каждому проезжающему мимо автомобилю, за исключением только катафалков. Вскоре какая-то машина, большая, серебристо-серая, любезно остановилась, дамочка уехала, и долгожданное такси досталось мне в единоличное пользование.

Зяма не пришел к ужину. Напрасно папуля в ожидании припозднившегося едока добрый час держал на медленном огне эксклюзивные тыквенно-бараньи бифштексы, которые никак не могли перенести повторного разогрева без непоправимого ущерба для пикантного вкуса. Бифштексы едва не пригорели, но Зяму так и не дождались. Папуля, который в порыве кулинарного вдохновения растиражировал свое новое изобретение в количестве семи порций, сильно расстроился. Я утешила его как могла – съела один бифштекс за себя, один за бабулю, у которой некстати прихватило живот, и еще два отнесла любимому бассету капитана Кулебякина. Сам Денис ранним утром умотал в краткосрочную командировку, и Барклай остался на моем попечении.

Я выполнила дежурный хозяйский долг добросовестно и даже с избытком. Я не только сводила Барклая погулять, но даже позволила ему насладиться тесным и, надо думать, результативным общением с пуделихой, хозяйка которой – противная баба Клавдия Васильна из второго подъезда – привязала свою бедную собаку к лавочке на солнцепеке и пошла в тенистую беседку трепаться с другими старухами. Сквозь зеленую стену до меня без помех доносился ее елейный голос: Клавдия Васильна ругательски ругала современных девиц, бесстыже щеголяющих в узких брюках, коротких облегающих платьях, юбках с разрезами и прозрачных блузках с декольте. По ее мнению, в сорокаградусную жару гораздо уместнее было бы облачиться в рейтузы по колено, корсет со шнуровкой, длиннополую рясу с капюшоном и глухую паранджу. Вот это был бы в высшей степени приличный наряд! Особенно если дополнить его красивыми аксессуарами в виде ежовых рукавиц, водолазного шлема и стального пояса верности с пудовым замком.

Мой собственный костюм являл собой квинтэссенцию ненавистного бабке легкомысленного стиля: на мне были тугие шортики с разрезами и короткая дырчатая маечка с глубоким вырезом. Монолог Клавдии Васильны мне закономерно не понравился, но озвучивать свое недовольство я не стала. Просто отвязала истомленную жарой пуделиху, отпустила ее порезвиться с Денискиным бассетом, и славные животные без всяких понуканий с моей стороны устроили акцию протеста против притеснения здоровой сексуальности.

Не зря говорят: «Больше дела, меньше слов». Деятельная пуделиха выполнила свою программу-максимум быстрее, чем ее болтливая хозяйка. Постфактум я снова привязала разомлевшую собаку к той же лавочке и увела восвояси довольного Барклая.