Москвест - Андрей Жвалевский

— Обмой! — приказала она.

Маша чуть не упала второй раз. Но, подчиняясь властному голосу травницы, дрожащими руками стала вытирать ребенка маленькой тряпицей. Руки не слушались, новорожденная девочка орала.

— Сразу видно, что не рожамши, — забурчала Прасковья, взяла малышку, шустро обтерла ее, завернула. — Зато теперь точно в девках не засидишься! У нас кто немовлятку в руки взял — скоро рожают. И малую мы в честь тебя назовем — Марией, да, Пелагея?

— Как скажешь, Прасковья, — зашелестела из угла молодая мать.

— Отнеси ей ребенка, — опять приказала Прасковья и вышла из хаты.

Маша на негнущихся ногах подошла к женщине и положила ребенка рядом с ней.

— Не тутошняя? — спросила та.

Маша кивнула.

— Красивая… — завистливо сказала Пелагея. — Я тоже была ничаво.

— А сколько вам лет? — не удержалась Маша.

— В дюжину замуж выдали, да трое деток уже, еще двое померли… Вот и считай.

— Ты что, каждый год рожаешь? — прошептала Маша.

— А как? — изумилась Пелагея. — Чай, не порчена.

Маша мысленно представила себе их десятый класс. Всех этих накрашенных, начесанных, с маникюром и педикюром, гламурных девушек. Вроде те же семнадцать лет, но с тремя детьми их образ никак не связывался.

— Во дворе твои дети? — спросила Маша.

— Мои, а чьи ж еще?

Пелагея шустро приладила к груди малышку, которая радостно зачмокала.

— Может, их покормить? — спросила Маша.

— Да че их кормить, Миколка покормится, большой уже. А завтра мужики вернутся с охоты, так я уж и встану.

Не зная, что еще предложить, Маша вышла во двор и обнаружила, что «большой» Миколка доит козу, а малыш радостно дергает ее за хвост.

«Это не ролевики! — поняла Маша. — Это какая-то секта!»

— Идем, — дернула Машу за рукав Прасковья и засеменила к своему дому.

После Пелагеиных хором у Прасковьи казалось просторно, почти чисто и светло. Маша устало опустилась на скамью и уронила голову на руки.

— Ну что, — пристал Мишка, — нашла кого-нибудь? Где телефон?

— Миш, все плохо, — прошептала Маша.

— Слушай, а поесть тут где-нибудь можно, а? Может, кафе?

— Иди козу подои…

— Чего? — воскликнул Мишка.

— Миша, все плохо… Ты б видел эту деревню. Похоже, что мы попали в доисторические времена!

Маша с трудом подняла голову и мутным взглядом оглядела дом.

— Голова болит, — пожаловалась она.

— Да у тебя температура! — воскликнул Мишка. — Ты чего, простудилась, что ли? Вот бестолковая… Ладно, сиди, я пойду у этой… Прасковьи аспирин попрошу.

— Аспирин? — не без иронии спросила Маша.

Потом вспомнила грязные тряпки вокруг роженицы и разрыдалась.

* * *

Потом Маша помнила, что травница поила ее настоем своих корешков, помнила, что просыпалась несколько раз, но не могла поднять голову от подушки. Подушка была жесткая, колючая и очень вкусно пахла сеном. И снился Маше чудесный вид: холм, поросший дубами, две речки, сливаясь у подножья холма, блестят на солнце. И казалось, что нужно понять что-то важное… «Вот вспомню, что это, и сразу все пойму!» — решила Маша и открыла глаза.

Голова не болела. Маша аккуратно села на лавке. Даже слабости почти не было. Она вышла во двор и остановилась, щурясь на солнце.

— Проснулась, — сказала Прасковья, — вот и ладно. Я ж говорила — не помрет. А я ж знаю, когда помрет, а когда нет. Я спрашивала у них (выразительный кивок вверх), мне сказали, отойдет через тыщу лет. А брат тебе не брат — мне так сказали. И не муж. Я б его приворожила, да вижу, что не люба ему. А насилу не люблю — неправильно это.

— А где он? — спросила Маша.

— Да пошел с мужиками. Мужики сказали: раз живет, пусть работает. У нас все работают. Странный он у тебя. Я думала, бесноватый, — не, не бесноватый. Только как безрукий. Видно, издалече вы пришли, у нас такие не выживают.

— Да уж… — хмыкнула Маша. — Мы тоже, похоже, не выживем.

Вечером появился Мишка. Руки содраны, весь в синяках. Сказал, что рубили деревья. Рассказал, что чудом не убило. Заснул, пока рассказывал.

Прасковья смотрела на него с сожалением:

— Такой красивый, но такой дохлый. Будешь любить — задушишь ненароком.

Среди ночи Машу поднял дикий шепот.

— Слышь, вставай! Надо линять отсюда! Пойдем на реку, а? Вещи свои заберем, искупаемся…

Маша тупо, как сова, хлопала на Мишку глазами.

— Зачем искупаемся? Холодно…

— Вот тупая! — Мишка с трудом сдержался, чтобы не повысить голос. — Если мы еще раз искупаемся, может, мы домой попадем! Как в том кино… не помню сейчас… Короче, пойдем, вставай, ну что ты разлеглась!

Маша поднялась, и ребята постарались тихонько улизнуть из избы.

— Я вчера с мужиками поговорить пытался, — шептал Миша. — Они ненормальные! У меня собака разговорчивее! А этот берет бревно и молча кидает! Я типа его ловить должен! Да я его не подниму в жизни! Чуть не убил, гад…

На берег пришли в кромешной темноте.

Вещей своих найти не смогли, но Мишка только прошипел: «Да и хрен с ними!», после чего бодро разделся и ломанулся в воду. Быстро выскочил, стуча зубами от холода.

Городовой не появился.

Тогда, честно повернувшись друг к другу спиной, ребята залезли в воду вместе.

— У меня точно воспаление легких будет, — простучала зубами Маша.

Городовой не появился и теперь. И спустя два часа Миша с Машей вернулись к домику травницы.

— Зря мы в реку полезли, — зло прошипел Мишка, укладываясь спать на лавке.

— Ты ж сам предложил! — возмутилась Маша.

— И что? А ты не могла подумать? Ты вообще сама что-нибудь придумать можешь? Валяешься тут, типа болеешь, а я работать должен!

Маша, решив не связываться, отвернулась к стене.

— Я понял, — сообщил Мишка через пару минут, — эта река с наркотиками. И все они тут такие… обдолбанные живут.

Маша не ответила. Сжавшись в комочек, она заснула.

На рассвете их разбудили голоса.

— Я не пойду с ними, — Мишка со стоном закатился под лавку. — Иди скажи им, что я заболел и умер.

— Раз в жизни тебя заставили что-то сделать, и ты тут же умер, — хмыкнула Маша. — Хлюпик, как и все…

Девочка вышла из избы и тут же попала под натиск Прасковьи.

— Что ж вы не сказали, что с Вещуном знаетесь, а? Мне ж можно было и сказать! Он за вами пришел.