Кофе на утреннем небе - Ринат Валиуллин

Инь: Нет, я же говорю, сижу у моря. Одна.

Янь: Неужели не смогла ни с кем познакомиться? Чем ты там занимаешься?

Марина всё ещё смотрела в экран, где уже, кроме букв, возникло то самое метро, где она чуть не познакомилась с одним молодым человеком, когда они долго переглядывались, пока он не подошёл и не сказал ей что-то приятное, а потом ещё добавил, что она больше никогда не будет ездить в метро.

Это было в метро, её красивое тело было завёрнуто в осеннее пальто непогоды, скуки, усталости, она держалась за сумочку и слушала подругу.

– Что-то погода этим летом неважная.

– Меня это сейчас не волнует.

– А что тебя волнует? А, вижу, тот молодой человек напротив: то и дело макает тебя в свои синие хрусталики.

Немного их объединяло в тот момент, кроме её серого пальто и его однотонного плаща, разве что застёгнутая в них внутренняя свобода, ведь между ними всё ещё было пять метров дистанции: она была свободна и он, свободы было так много, что им захотелось поделиться ею друг с другом. Но каждый остался в итоге со своей. Во всём была виновата она, Марина, точнее, её бывший.

* * *

Я сидел за столом и рисовал на А4 вытянутое удивлённое лицо. «Понедельник», – подумал я про себя. Вторник почему-то представился одутловатым, с заспанными глазами, среда оказалась женщиной среднего возраста с химией на голове, зависшей в недоумении между вторником и четвергом, последний был похож чем-то на моего редактора: короткий, спокойный, женатый, пятница вышла женщиной вульгарной, но весёлой, с тенями усталости от праздной жизни, она звонила своей близкой подруге субботе, та ещё нежилась под одеялом, то и дело поглядывая на своего сына. Воскресенье было непутёвым сыном субботы и понедельника.

Окно показывало уже полдень и какое-то массовое замешательство молодых людей в один нарядный коктейль. На круглой поверхность которого всплыл человек, громко алкая из трубочки: «Друзья, поздравляем вас с Днём филолога и восточника! Наш концерт»… – убавил звук Макс, закрыв окно и оставив лающего в микрофон юношу за стеклом. Максим снова утонул в своём кресле, по привычке проверил почту.

«Какой день недели?» – спросил я сам себя, потому что Кати сегодня не было.

«Суббота», – ответил мне внутренний голос.

«И в субботу бывают дожди. Ливни души. Раньше по субботам у меня их не было. Раньше суббота не была для меня днём недели, это был день года, будь моя воля, я присвоил бы ей звание дня рождения пожизненно». Писем не было. Никто не хотел работать в субботу. «А какого чёрта работаю я?» – резко выросло моё тело из-за стола, и его сдуло порывом желаний к двери. Пересчитав ногами ступеньки, скоро оно окунулось в тепло весны. Сначала я сел на скамейку поодаль от праздника и стал наблюдать, что делает с людьми музыка.

В фокусе моего зрения танцевала блондинка. Я смотрел на неё, будто бы уже знал о ней всё, а она обо мне ничего. Все так думают, когда знакомятся, полное заблуждение, даже неуважение к тайнам другого. Такие знакомства, как правило, обречены, пусть даже они затянутся и приведут к постели, их ждало фиаско. Я тоже был обречён на провал. «Провалиться здесь? Или дождаться: “Проваливай!”»? Мне не хотелось знать о ней много, хотелось знать только то, что она не расскажет мне сама или не даст почувствовать, когда я прикоснусь к ней. Не было желания сводить всё банально к предпоследнему глаголу. Я не хотел проводить по её коже своей ладонью, словно магнитной картой, чтобы считывать всех, кто уже это делал, в этом не было никакой необходимости. Просто она была высока, молода и уже свободно фигурировала в моих мечтах. И речь не только о прекрасной её фигуре. Просто я завелся. Девушка была, видимо, из тех, что создавали вокруг себя броуновское движение мужчин. И кружась сейчас в этом броуновском аду, она парилась в бане весны, отмахиваясь от них. Глядя на танцующую молодёжь, мне тоже вдруг захотелось быть лёгким, непринуждённым, фривольным.

Максим решил приобщиться к торжеству, встал со скамьи, не выпуская из виду женщину-загадку, сделал два шага вперёд, потом вернулся обратно и сел. Ему не нужна была женщина-загадка, ребусов в жизни и так хватало. Нужна была тёплая, нежная, добрая, умная, отзывчивая, родная, в общем, самая обыкновенная русская женщина. «Что за робость среднего возраста, мужик? Бери бабу и делай с ней всё, что ты захочешь, загадка-не загадка, какая разница». Вновь оторвался он от своего базового лагеря и продвинулся сквозь толпу ближе к сцене, к сказуемому, которое как и в школе подчеркнул бы двумя линиями: сисяста и жопаста, которой он готов был сказать нечто важное.

– Сколько можно наступать мне на ногу, – закипела, словно кофе, смуглыми чертами девушка. Он повернулся на голос и потерял из виду мисс-вдохновение, на пути к мечте его остановила другая. Глаза его замерли внизу на красных туфельках, тело остановилось словно на красный цвет. Взгляд медленно поднялся по двухполостному шоссе широких летних штанов, добрался до красной рубашки навыпуск, потом до тонкой шеи, расстегнувшей ворот, через недовольство губ и ювелирный носик к блестящим зрачкам. Девушка была похожа на мальчика. Ниже среднего роста, с тёмными волосами, субтильная и без выражённых женских форм.

– Не замечаете сударь, вы уже второй раз наступили мне на ногу.

– Извините, задумался.

– Что тут думать, вы уже ног женских не чувствуете.

– Вообще-то, это у меня врождённое.

– Что, на ноги наступать?

– Нет, как вам объяснить, дурацкая привычка повторять нелепые движения, не исполнив которые, произойдёт что-то ужасное.

– Издеваетесь? Что ещё ужаснее могло бы произойти? – подняв лёгкую пенку своих томных ресниц, всё ещё била каблучком инфузория туфелька.

– Мы никогда не познакомились бы, – блеснуло в моей голове.

– Никогда – это женское слово.

– А какое мужское?

– Всегда.

– Скучаете? – заполнил я возникшую паузу глаголом.

– Немного. В прошлом году то же самое было. – Чарующая чертовщинка бриллиантового взгляда сверкнула из-под век. В этом блеске не было никакого внутреннего напряжения, так как дело было не в материале, а в идеальной поверхности граней. Раньше я не мог предположить, что глаза могут быть так многогранны. Тонкая изящная статуэтка среди побрякушек была отлита из бронзы.

– И я немного, может, поцелуемся? – дёрнуло меня беспечностью за язык.

– А если бы сказала, что скучаю сильно?

– Ломать чужие чувства, я бы не осмелился, да и пустое. – Снова он уставился на сцену, я опыт, я же понимаю, что с такими ждёт динамо.

– Почему? – внезапно дрогнули её худые плечи.

– Ну вы представьте, в сердце у неё любимый сидит и смотрит, как я бесцеремонно целую его женщину.

– Вы действительно так благородны или прикидываетесь? – вдруг превратились две драгоценные чёрные жемчужины в два дверных глазка, которые начали изучать меня.