Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов

Я приглушенно ахнула, мысленно прощаясь со скатертью, на которой громоздились горой скрюченные тюбики с масляной краской, баночки с гуашью, огрызки карандашей, обломок металлической линейки, пастельные мелки, мел обыкновенный, школьный, полусъеденные кирпичики акварельных красок из набора, куски обыкновенного древесного угля, обломанный перочинный нож, грязные слипшиеся тряпочки, несколько несомненно вороньих перьев, пузырек с какой-то прозрачной жидкостью. В гостиной сразу запахло так, словно это была художественная студия.

Между тем Гений, не обращая на нас ни малейшего внимания, аккуратно вылил остатки «Айгешата» в свою чашечку, отхлебнул и в глубочайшей задумчивости уставился на девственный лист ватмана, вопиющая чистота которого, казалось, молила о пощаде…

Только после этого благоговейно застывший в позе тостующего Андрей подал признаки жизни и, подняв свой бокал с уже переставшим пениться шампанским, патетически произнес:

— История вещь беспощадная. Самых благополучных и успешных при жизни творцов она вдруг забывает, а тех, кого и всерьез не воспринимали, возносит на Олимп. Вспомните, вспомните Ван Гога, вспомните Пиросмани. И всегда очень трудно с уверенностью сказать, кто из живущих и творящих сегодня останется навсегда… — Андрей при этом взглянул на Евгению, словно просил утвердить свой тезис. Евгения узаконила его слова кивком головы, и Андрей продолжал: — Но когда появляется гений, то эти вопросы отпадают сами собой. Нам повезло! Мы все свидетели этого редчайшего явления. Ни у кого из нас нет сомнения в том, что если нас и вспомнят через сотню-другую лет, то скажут, к примеру, так: Андрей Резвицкий, середина XX столетия, художник круга…

Он назвал фамилию Гения, которая оказалась самой обыкновенной, весьма распространенной русской фамилией.

Он говорил специально медленно, останавливаясь после каждой фразы, чтобы Светлана успевала переводить его спич американцам. Те дружно кивали на каждую фразу и говорили: «Йес, йес!»

— И что самое интересное: когда видишь гения, он не вызывает у тебя ни ревности, ни зависти, ты просто тихо радуешься за все человечество…

В это время Гений начал выдавливать кое-какие краски из тюбиков прямо на бумагу. Некоторые колбаски краски он размазывал пальцем или металлической линейкой, другие оставлял нетронутыми.

— Давайте выпьем за нашего гения, — закончил Андрей, — и пожелаем ему долгой жизни и яркой творческой судьбы!

Все выпили стоя. Когда мы сели, я склонилась к уху Андрея и прошептала:

— Это что, продолжение карнавала?

— В каком смысле? — удивился Андрей.

— Ну ты же все это не всерьез говорил?

— Да ты что, чувиха! — воскликнул Андрей. — Совершенно всерьез!

— Да разве можно такие слова при живом человеке говорить?

— Да он все равно ничего не слышит, когда рисует, — улыбнулся Андрей.

Я посмотрела на Гения. Тот, казалось, был весь в работе, но на губах блуждала еле заметная улыбка. Я засомневалась в правоте Андрея.

— И он что, действительно гений? — спросила я все-таки шепотом.

— Абсолютный! — воскликнул Андрей и, обращаясь к американцам, крикнул: — Сема, Билл, оказывается, она ничего не знает. — И, повернувшись ко мне, добавил: — Я — то думал, что ты в курсе… В свое время ты интересовалась живописью…

— Я и сейчас интересуюсь…

— Чувиха, ты что, опять сошлась с Ильей? — испугался Андрей.

— Я интересуюсь живописью, а не живописцами…

— Значит, мне не на что надеяться? — кокетливо улыбаясь, прошептал Андрей.

Я удивленно подняла брови.

— Шучу, шучу, — замахал руками Андрей и начал свой, похоже, уже заученный наизусть рассказ: — Вильям Трейси и Самуэль Цукерман, художники-абстракционисты из Нью Йорка…

Светлана перевела все слово в слово.

— Йес, йес! — воскликнули американцы.

— Чувиха, ты хоть знаешь, что такое абстрактное искусство?

— Читала в «Вечерке», в разделе «Их нравы»…

— Я просто спросил, — оправдался Андрей. — Так вот, они приехали на фестиваль.

— Я догадалась, — кивнула я.

— Они приехали для того, чтобы рассказать советским людям, что такое абстрактное искусство.

— О йес, йес! — подтвердили художники.

А Гений отхлебнул портвейна и, аккуратно поставив чашечку рядом с ватманом, разыскал в своей мусорной куче тюбик с зеленой краской, открутил зубами присохшую пробку и, как птичка, два раза капнул из тюбика на чистое место посредине листа…

— Кроме того, они хотели научить молодых советских художников некоторым приемам абстрактной живописи… — продолжал Андрей.

— Йес, офкорс! — воскликнули американцы.

— Их всего приехало четыре человека, но остальные двое душевно травмированы и четвертый день пьют виски и «Столичную», не выходя из гостиницы.

— О йес, — печально подтвердили американцы.

— Для того чтобы они могли знакомить советских людей с абстрактным искусством и обучать советских художников приемам абстрактной живописи, — с замашками профессионального лектора продолжал Андрей, — им выделили специальную площадку в парке Сокольники и огородили ее как боксерский ринг. А у входа в парк и по аллее поставили указатели, что, мол, всякий желающий может ознакомиться с современным американским искусством там-то и там-то.

— Йес, йес, — удовлетворенно кивнули абстракционисты. Гений, чему-то улыбаясь про себя, капнул на зеленые птичьи метки сперва голубым, потом серым, то, что получилось, подправил указательным пальцем и попытался вытереть его об один из ссохшихся тряпочных комочков. У него не очень-то вышло. Он поднял глаза на меня и тихо спросил:

— Старуха, у тебя нет каких-нибудь тряпок ненужных?

Вокруг все смолкли и вопросительно посмотрели на меня.

— Есть, много, — торопливо заверила я Гения.

— Ну так принеси, только помягче, мне руки вытирать.

Я сбегала в спальню, где у меня за швейной машинкой стоял мешок с обрезками, и принесла именно помягче. Гений дружеским кивком поблагодарил меня.

Мы выпили, воспользовавшись паузой, Евгения вставила в свой длинный мундштук новую сигарету «Фемина» с золотым ободком, и Андрей продолжал свой рассказ:

— В первый день народа там было не много, больше все случайные прохожие и зеваки. Они качали головами, отпускали по поводу произведений, создающихся на их глазах, соленые шуточки и задавали глумливые вопросы…

— Йес, йес, — грустно согласились художники.

— Но на второй день уже собралась более подготовленная толпа. Об этом деле пронюхали молодые художники и студенты художественных вузов. Завязывались творческие дискуссии, споры, задавались профессиональные вопросы, советская молодежь под руководством симпатичных американских учителей пробовала свои силы в новом для себя искусстве. В общем, образовалось нечто вроде клуба. Работники Куйбышевского райкома комсомола посмеивались, но не мешали, а даже наоборот — приставили своих активистов для охраны площадки от хулиганствующих элементов из рядов необразованной публики. Они записали это мероприятие в свой актив как постоянно действующий клуб по интересам.