Вы способны улыбнуться незнакомой собаке? - Людмила Анисарова

Это длилось две недели. Две недели у них совершенно одинаково пели и тела, и души.

Лене никогда не работалось так легко и так звонко. И никогда она еще вот так, вприпрыжку, не бежала с завода домой. Однажды даже на автобусе поехала: так торопилась.

Две недели счастья, которое казалось бесконечным, не были суммой суток и не длились во времени, которое, несмотря на его абстрактную сущность и непостижимость, все-таки можно условно измерить, — они звучали.

Это была удивительная, редкая, никому до Лены с Олегом не ведомая музыка, то восторженно-звенящая, то светлая, задумчивая и тихая, то симфонически-торжественная и непререкаемо-властная.

А через две недели ремонт лодки, на которой служил Олег, закончился — и экипаж убыл, говоря военным языком, к месту службы.

Место службы называлось Гремиха. Олег говорил, что туда от Мурманска теплоход идет почти сутки. Лене, когда она приехала на Север, думалось, что Полярный — это уже край света. Оказалось, нет — не край. А Олег говорил, что даже и Гремиха эта по сравнению с каким-то там Святым Носом — настоящая цивилизация. А есть еще Новая Земля. Есть Шпицберген. Так что все относительно.

Олег обещал вырваться к Лене на Новый год. Если, конечно, экстренно не ушлют в море.

— Ты веришь? — сокрушенно качая головой, спрашивала Алла, которая хорошо знала жизнь их городка, наполненную цинизмом, увы, не меньше, чем романтикой. — Леночка, миленькая, глупышка ты моя, да он наверняка женат! Они же все, когда в ремонте здесь стоят, холостые. Все норовят прибиться к кому-нибудь. Плохо ли? Накормят, напоят, спать уложат.

— Нет, нет у него семьи, — упрямо твердила Лена, изо всех сил сдерживая слезы, старясь не разрыдаться от обиды на Аллу, которая ничего не понимает.

Разве Олег все? Да он все-все Лене рассказал: про маму, про папу, про сестру, которые живут в Ленинграде. А про жену и про детей ничего не говорил — значит, нет у него никого. Только родители и сестра, которых он просто обожает. Отец у него, между прочим, капитан первого ранга, и он мог бы пристроить Олега в Питере, но он принципиально ни во что не вмешивался, и Олег сам Гремиху выбрал. Вот.

— Ну, Ленка, смотри. Я тебя предупредила, — говорила Алла, не вникая во все эти подробности. — Потом не реви, когда не будет ни ответа, ни привета.

Алла, наставляя соседку, на самом деле сама не хотела верить своим словам. Она была бы ужасно рада, если бы красивый Олег женился на красивой Лене и они были бы счастливы. Но это ведь только эмоции… Жизнь-то — она другому учит. До боли, как говорится, знакомая ситуация! Где это вы видели нормальных неженатых капитан-лейтенантов? Если только разведенный… А разведенный почему? Потому что пьет да гуляет. Правда, жена сама могла загулять (такой вариант Алла вполне допускала в силу обстоятельств своей собственной жизни). Но тому должна быть причина. Как у нее самой, например. А если Олег действительно такой необыкновенный, как твердит Ленка, то, выходит, причины нет. Что-то здесь не то.

Одним словом, ничего хорошего в любви своей соседки Лены Турбиной и Олега из Гремихи Алла Петрова пока не видела. Ленка, оказывается, даже фамилию не догадалась спросить. Говорит, не успела. Глупая девчонка! Глупая и наивная. Хотя ничего удивительного, лет-то ей сколько. Господи, как же жалко ее…

Фамилию Олега Лена узнала буквально через несколько дней после того, как он уехал. Все очень просто: она получила от него письмо! Точнее, целых два письма. И конечно, прочитав оба, бросилась к Алле: вот, смотри!

Алла искренне обрадовалась: письма — это уже серьезно. Но на всякий случай продолжала сомневаться: написать можно все, что угодно…

Олег писал, что уже считает дни до встречи. Лена тоже считала. Дней этих впереди было еще очень-очень много. Но она была готова ждать сколько угодно, лишь бы приехал. И лишь бы писал.

Он писал. Письма были большими, нежными и трогательными. А Лена вдруг обнаружила, что она, подающая большие надежды журналистка, может писать только для газеты, а письма ну совсем не умеет! Она старательно отвечала Олегу маленькими записочками, уговаривая не обижаться, обещая все рассказать при встрече.

Рассказать хотелось многое. В основном, конечно, о работе. О противной Званцевой. О другой коллеге — Оксане (если бы эта замечательная девочка не работала в редакции, пережить Званцеву было бы совершенно невозможно). А еще о том, что Лена до сих пор не может поверить, что у нее теперь есть Олег.

Письма от Олега приходили (если была нормальная погода) с интервалом в четыре дня. Связано это было с расписанием теплохода Мурманск Йоканьга Мурманск.

Йоканьга — это, как поняла Лена, еще одно название Гремихи. Олег говорил, что в переводе с какого-то аборигенского (наверное, с саамского) это означает «бухта злых духов» или «бухта злых ветров». Скорее всего все-таки «ветров». Потому что Олег с совершенно ненормальным упоением все время рассказывал, что такого ветра, как там, не бывает больше нигде.

Он рассказывал, что в его Гремихе иногда дует по неделе-полторы так, что теплоход не может причалить и болтается все это время в море вместе с почтой, продуктами и бедными, зелеными от качки пассажирами. Что неработающие жены вместе с детьми все дни, пока бушует так называемый «ветер раз», сидят дома: даже до магазина дойти практически невозможно. Что тем, кому нельзя отсидеться в тепле, приходится туго, ведь это целая эпопея — добраться до штаба, казарм или пирсов. Одних уносит совсем в другую сторону, других подолгу кружит на каком-нибудь ледяном пятачке, выбраться с которого в конце концов можно только на четвереньках — и то с чьей-нибудь помощью. Шапки, сумки и портфели с документами улетают навсегда в неизвестном направлении. Зато когда ветер, измучив всех, вдруг утихает (а случается это почему-то чаще всего ночью), вся Гремиха (дети — в первую очередь) одевается-обувается и вываливает на улицу. Гуляют-дышат, запасаясь кислородом до объявления следующего штормового предупреждения.

Лена, признаться, подозревала, что Олег несколько преувеличивает. Но слушать его было весело. И ехать в Гремиху за ним и еще большей романтикой Лене хотелось. Только было совершенно неясно, где она там будет работать. И возникала проблема: важнее Олег или работа?

В середине ноября Лена получила последнее письмо, еще не зная, конечно, что оно — последнее.

«Родная моя, любимая, ненаглядная девочка, — писал Олег, — я ужасно по тебе соскучился. Пока все складывается так, что на Новый год мы будем вместе. Сейчас вот выйдем на пару недель в море, а потом вернемся в базу и будем здесь аж до марта. Кэп обещает отпустить на целых десять дней в счет отпуска. Представляешь? Теплоход по расписанию — 26 декабря, значит, 27-го — я у тебя. Сама понимаешь, если погода не подведет. Я уже тут потихоньку у нашего интенданта клянчу деликатесы к новогоднему столу. Готовить, чур, буду я! От тебя — только заявки. Идет? А я тебе уже подарок приготовил. Не спрашивай какой — это сюрприз. Я очень, слышишь, очень тебя люблю! Скоро буду. Жди».

Письмо было коротким. Обычно Олег своим мелким, аккуратным почерком исписывал листа по два: вспоминал детство, училище, друзей, размышлял-философствовал о жизни. А тут — так коротко. Лена почти сразу же запомнила эту страничку слово в слово, но все равно каждый день перечитывала заново. Следующего письма она скоро не ждала: две недели Олег будет в море, значит, в лучшем случае — в первых числах декабря.