Братство порога - Антон Корнилов

Отстучали по стене дворца шаги стражей. Не зажигали факелов на стенах, но даже если бы и зажигали, даже если бы сейчас была не темная ночь, а ясный день, стражи ни за что бы не увидели человека, слившегося с дворцовой стеной в том месте, где она примыкает к стене королевской башни — хоть и прошли рядом с ним так близко, что он слышал их дыхание. Потому что там, где есть свет, есть и тень. А для человека, прятавшегося от стражи, тень — укрытие такое же надежное, как для нерожденного дитя — материнская утроба.

Стражники в белых плащах поверх стальных кольчуг, покачивая длинными копьями, дошагали до восточной сторожевой башни, встретились с патрулем, стерегущим восточную сторону стены, и повернули обратно. Когда они снова прошли мимо человека в тени, он закончил счет. Тридцать вдохов и тридцать выдохов. «Этого времени хватит», — решил человек. Белые плащи стражи еще явственно мерцали во тьме, когда человек вышагнул из тени и прыгнул высоко вверх — на отвесную стену королевской башни. Птица не смогла бы найти щели для своих когтей, чтобы зацепиться за стену, но человек уверенно полз вперед и вверх туда, где колыхались на ночном ветру шелковые занавеси окна королевской опочивальни.

У человека не было имени. Он не знал своих родителей, своей родины и своего возраста. Он не знал даже — мужчина он или женщина. Когда чернолицые взяли его к себе, он был настолько мал, что не понимал ничего из всех явлений мира, кроме голода и холода. В тот же день, когда его поднесли под огненный взгляд Отца, над ним был проведен обряд посвящения: ему отсекли гениталии и предали его душу Великому Чернолицему. Когда он стал осознавать себя, он уже был чернолицым. Его принялись учить, как только он стал ходить. К тому времени как он постиг половину из всех искусств, которым его обучали, ему начали втирать в зубы и десна пепел драконьих рогов, а в глаза капать ядовитый отвар из желчи василиска — и его зубы навсегда стали черными и крепкими, как камень; белки его глаз потемнели, а зрение приобрело кошачью остроту. Когда в положенный природой срок его тело перестало расти, его уже нечему было обучать. Он мог двигаться бесшумно, словно ветер, плыть под водой, задерживая дыхание на столько, на сколько было нужно. Мог карабкаться по скалам, даже если были они гладкими, точно зеркало. В пустой комнате мог спрятаться так, что никто не сумел бы его найти — ибо в мире есть свет, созданный Неизъяснимым, а там, где есть свет, есть и тень. Он мог убивать голыми руками и владел всем оружием, какое только порождал человеческий разум, но лучше всего владел мицу, излюбленным оружием чернолицых — перчаткой с четырьмя тонкими ножами, прячущимися меж пальцев. Когда он перестал расти, его тело начали покрывать сплошной черной татуировкой. Для того чтобы на его теле не осталось ни одного светлого пятнышка, понадобилось довольно много времени. Это должно быть больно, но он давно забыл, что это за чувство — боль. И с нетерпением дожидался того времени, когда работа будет закончена, кожа заживет и он наконец сможет служить своему Хозяину. И однажды этот день настал.

Мало кто знал, где находятся храмы чернолицых, но сами чернолицые жили среди людей. Они никогда не сеяли хлеб, не собирали плодов, не охотились, не занимались торговлей и не участвовали в войнах. Тем не менее золота у них было в достатке. «Отец щедро одаривает своих детей», — сказали бы чернолицые, если б среди торговцев, с которыми чаще всего общался кочевой народ, нашелся кто-нибудь, решивший спросить: как же так получается, что кошельки чернолицых всегда полны золотых монет чеканки какого угодно государства? Но таких вопросов чернолицым никто никогда не задавал. И вовсе не по той причине, что сам вид этих людей внушал ужас. Просто все знали, откуда текут в кошели чернолицым золотые реки…

Дети Ибаса, народ чернолицых, был братством наемных убийц.

…Человек полз по отвесной стене королевской башни. Он полз быстро, хоть и не спешил, так как точно рассчитал время, когда стражи в очередной раз вернутся сюда. Он с легкостью и удовольствием убил бы всех стражей, могущих помешать ему, — как делал это много раз, — но сейчас ему нужна была лишь одна жизнь.

Он достиг окна и неслышно скользнул в опочивальню. Под узорчатым балдахином, согревая иссохшее от болезни и старости тело короля, лежали две наложницы. Они не спали — им предписывалось под страхом смерти бодрствовать и слушать дыхание короля, но чернолицый легко и незаметно усыпил обеих молниеносным наложением рук на яремные вены. Они очнутся через час, уверенные в том, что все время находились в сознании. Чернолицый стиснул два пальца на горле короля — сильно, но аккуратно, потому что никаких следов на морщинистой обвислой коже остаться не должно. Когда жизнь замерла в теле старика, он раскрыл ему мертвый беззубый рот и вынул из поясной сумки крохотный горшочек. Откупорив запечатанное глиной горлышко, чернолицый осторожно влил в королевский рот нечто вязкое и темное, похожее на жидкую грязь. Потом сомкнул королю челюсти и помассировал безвольную плоть горла — чтобы субстанция из горшочка прошла как можно дальше по пищеводу. Постоял неподвижно, безучастно наблюдая. Ему осталось только убедиться, что все получилось, как нужно.

Изменения пришли довольно быстро. Острый кадык на мертвом горле задвигался, по телу прошли судороги — и вдруг король открыл глаза. Убийца заглянул в них и удовлетворенно кивнул сам себе. В глазах короля тускло мерцал разум. Но жизни в том разуме не было — лишь натужная осмысленность…

Чернолицый выглянул в окно. Небесная чернота уже мутнела, готовясь рассеяться. До наступления утра оставалось два часа с небольшим. Чернолицый, который не забывал следить за временем, чтобы на обратном пути не попасться на глаза страже, выскользнул из окна королевской опочивальни.

Все сделано в точности.

Скоро тело венценосного мертвеца окоченеет, но до этого опочивальню посетят придворные лекари, чтобы, как обычно, проверить состояние больного. Тогда и должно произойти то, для чего чернолицый был послан этой ночью в королевский дворец.

Так оно и случилось. Утром, когда в королевскую опочивальню пришли лекари, Идж-Наден растянул костенеющие губы и произнес несколько слов: хрипло и монотонно, словно говорил не он сам, а кто-то, сидящий в его голове. Из тех слов оцепеневшие лекари поняли, что последняя воля умирающего короля такова: вовсе не принц Алихан будет владычествовать над Орабией. Не принц Алихан, а сын брата короля Идж-Надена — Сансан.

К вечеру этого же дня тело старого короля совершенно окоченело. Но еще долго мертвые стеклянные глаза Идж-Надена упрямо пялились в потолок, а из криво растянутого рта, будто полудохлый ручеек из-под тяжелого камня, лилась едва слышная речь, в которой уже не было никакого смысла. К полуночи старый король затих навсегда.

Осмелиться нарушить последнюю волю любимого монарха никто не посмел. Через два дня Сансан в тронном зале дворца принял ятаган с черным алмазом на рукояти — знак королевской власти. А еще через три дня по странному стечению обстоятельств погиб, утонув в Озере Королей, сын покойного Идж-Надена — принц Алихан.

В этом мире не было королевства могущественней Гаэлона.